Прачечный комбинат «Сказка в Железноводске»
Шрифт:
Похоже, он тот самый бригадир, к которому Косте следует обратиться. Тот, которого отец назвал Камбалой.
Николай воевал. Один глаз потерял на фронте. Женщины бригады вначале за глаза в шутку так его назвали. Когда много раз повторяешь одно и то же слово, к нему привыкаешь, оно становится родным, близким. Женщины сами привыкли к этому прозвищу и постепенно приучили других. Даже начальство теперь зовёт его не иначе, как Камбала.
Ближняя к выходу женщина, не вынимая козью ножку изо рта, обернулась к двери и передала слова Николая: «Просит подождать на улице». Фраза слилась
Захлопнул дверь.
Возле дверей бытовки собралась небольшая толпа из шести человек: Мужчина лет восемнадцати, женщина лет двадцати трёх, три девушки в возрасте примерно семнадцати – восемнадцати и Костя неполных двенадцати лет; самый молодой и очень хилый. На морозе ждут окончания инструктажа. Ждут, пока освободится Камбала, сухопутная рыбья масть станции Железноводска.
Стоящая рядом девушка, по глаза закутанная платком, повернулась к Косте и задала глупый вопрос:
– Ребёнок, ты, тоже на работу устраиваешься? – Костя обидчиво отвернулся. – Подожди, дай снег с тебя отряхну. Ты что, падал? Не дуйся. Я Наташа, а ты? – спрашивает она, отряхивая в него снег.
– Костя. Костя Теплов.
– Васильева! Какой идиот послал тебя на работу в такой мороз?
Костя знает, какой. Даже, при желании, может назвать по имени, только Наташке ни за что не скажет. Вдруг проболтается, всё-таки, женщина…
– Была б моя воля, я бы этому человеку, трам-тара-рам его в рот, сказала пару ласковых. Надо же, додумался ребёнка посылать! Долго видно думал! Можешь не отвечать. Смысла нет, – советует Наташа и добавляет: – Жуть, как холодно, сплошной «дубак». Ноги стынут.
Мужик, услышав, что ноги стынут, через закрытый шарфом рот, просипел:
– «Ноги стынут, руки зябнут – не пора ли нам дерябнуть»?
Женщина поддержала разговор:
– Кто там желает дерябнуть?
– Это я, Юрка, – отозвался мужик, переминаясь с ноги на ногу. – Я хочу дерябнуть, можешь составить компанию; подгребай ближе.
Народу на морозе неуютно, народу жутко холодно. Топтанье на месте не помогает, пытаются болтливым языком согреться. Все втянулись в пустой разговор. Бросают реплики. Тема задана и её развивают: что дерябнуть, сколько, где.
Костя молчит. Косте обсуждать выпивку по возрасту вроде как рано, хотя батька ему наливает с детских Вяземских лет. Думает лишь об одном – неужели нельзя пустить их в помещение, в тепло?
Мороз старается во всю мощь, продолжает наяривать, проверяя на прочность. Рукавицы не помогают. Стынут кончики пальцев. Мороз пробирается под телогрейку, делает, пока еще робкие, но злые попытки залезть шаловливыми ручонками в ширинку Галиных, пошитых под мужика, ватных штанов; студит ноги в валенках, ставших на морозе дубовыми. Холод, подобно воде, ищет дырочку к начинающему дрожать мелкой дрожью, телу.
Чтобы согреться, Костя усиленно размахивает руками, хлопает себя по телогрейке и штанам, топает ногами. Пытается набить харю стуже, лезущей в неположенные места, подбирающейся к самому дорогому у человека отростку, который позволяет мужикам писать стоя.
Примеру Кости следуют и другие «братья и сестры» по несчастью: прыгают, топают, хлопают, пляшут… Посиневшие губки дрожат у всех мелкой дрожью.
Наконец дождались! Женская бригада освобождает помещение. Ну и лица у тёток: морщинистые, серые, одутловатые, равнодушные; ничего хорошего от жизни, не ждущие. Вряд ли у таких баб есть мужья, дети. Хотя, может и есть. А если есть, то они мало чем отличаются от баб, замученных построением коммунизма на Севере – под дулом автоматов за колючей проволокой.
Мужчины и женщины отсидели сроки.
Бригада женщин разбирает инструмент, приготовленный с вечера, и растворяется в тумане.
Приоткрылась дверь домика, бригадир высунул голову:
– Кто на уборку шлака и снега заходите, впишу в журнал.
Компания ломанулась внутрь.
Фамилию Кости Николай нашел сразу, поставил галочку; старание батьки не пропало даром. Почему-то сделалось обидно. Хотя, что особенного, если неполные двенадцать лет превратились в обычную закорючку под названием «галочка», даже не с большой буквы. Обидно и досадно, да ладно. Одной обидой больше, одной меньше – какие у Кости годы? Фамилии остальных Николай заносит в журнал, не спрашивая паспортные данные.
Камбала напутствует временных рабочих:
– Разбейтесь по парам. За дверью возьмите носилки, совковые лопаты… К стене прислонены, увидите. Начинайте с уборки шлака. За ночь шлака накопилось много. Сносите шлак за пределы станционных путей. Когда уберёте за паровозами, приступайте к снегу. Очищайте стрелки, стрелочные переводы, остряки, крестовины… За пределами путей делайте откос с одновременной планировкой. Старшим назначаю… О, Ольга, приветствую! В куче тряпья не признал. Старшей бригады назначаю Ольгу. Ольга в курсе, что надо делать! Ольга, отчитаешься за выполненную работу в конце смены. Следить за вами времени нет, зашиваюсь. Надеюсь, Ольга, на тебя. Плохо работу сделаете – не оплачу.
Идите! За дверь не выгоняю, но долго находиться в помещении не рекомендую. Придётся заново привыкать к морозу, обморозитесь.
Наташа в одной руке тащит две лопаты, в другой – ручку носилок. Подтащила к Косте:
– Держи лопату; бери носилки за другую ручку. Пошли напарник. Оцени заботу, видишь, как девушка за тобой ухаживает! Подрастёшь, возьмёшь замуж. Представь, не шучу, расти быстрей…
– Ты старая! – запоздало ответил Костя на странное предложение жениться.
– Что? Я старая? Да как ты посмел такое сказать? – возмутилась Наташа, повернувшись к Косте лицом, замотанным шерстяным платком: – Сейчас лопатой огрею! Бабы старые – бывают! А девушек старых не бывает, не ври. Так, что никуда ты от меня напарник не денешься; женишься как миленький!
Станционные пути забиты товарными составами.
Тёмную громаду паровоза удаётся полностью разглядеть метров с десяти, ощутить всю мощь пышущей жаром махины. На путях, вблизи пешеходного моста, паровозы опорожняются от шлака.
Ступеньки моста занесены снегом; снег не просто примёрз к железу, а буквально спаялся с ним. Желающих сыграть в «чёт – нечет» с морозом на железнодорожном переходе нет. В зимнюю шальную погоду, частую для северных районов, не составит труда свернуть на мосту шею. Самоубийц нет.