Прах и безмолвие
Шрифт:
— Где мистер Уотерсон, сестра?
— А что, в постели его нет?
— Нет.
— Может, он в туалете. Или пошел принять душ.
— Вы его не видели? Вы отсюда никуда не отлучались после того, как мы с вами разговаривали?
Наверное, в его тоне звучало осуждение.
— Конечно, отлучалась. Я же ходила за доктором Марвудом для вас, так ведь?
— Где туалет? А душевая?
Туалет оказался ближе. Там было пусто. Но в душевой Уилд нашел пижаму.
Или Уотерсон разгуливал нагишом, или…
Он вернулся к медсестре.
— А что сделали с его одеждой, когда он сюда поступил?
— Сложили аккуратненько в тумбочку рядом с кроватью, — ответила она.
Тумбочка была пуста.
— Черт! —
Всего несколько месяцев назад в случае, из-за которого Паско повредил ногу, подозреваемый тоже сбежал из больницы, и Дэлзиел разжаловал офицера, который за это отвечал, да так, что он теперь по чину стоит на пару ступенек ниже дебила Гектора. Но ни одному здравомыслящему человеку в голову не придет, что свидетель, который к тому же добровольно дал показания, вдруг может удрать!
Однако перед мысленным взором Уилда возник образ Дэлзиела, и голос разума умолк.
— Ах ты, черт, — повторил он. Что-то заставило его опустить глаза. Подснежник в петличке завял и погиб. Он вынул его и смял пальцами, после чего нетвердым шагом медленно опять пошел к телефону.
Глава 3
Священник Юстис Хорнкасл был очень педантичен. Именно это его качество, а не выдающиеся способности позволило ему достичь невысокого сана младшего каноника. Поэтому, когда он сказал своей жене: «Эта женщина — язычница», жена поняла, что он долго думал, прежде чем вынести такое определение.
Тем не менее она посмела высказать другое мнение.
— Конечно, она жизнерадостная, яркая, полная жизни, — проговорила жена каноника с тоскливой завистью женщины, давно утратившей все, чем когда-то была полна ее душа.
— Язычница, — повторил каноник тоном, в котором можно было бы предположить восхищение, если бы это не было произнесено особой духовного сана.
Глядя на объект их дискуссии, энергично шагавший по рыночной площади впереди них, Дороти Хорнкасл снова испытала желание возразить. На голове Эйлин Чанг была надета серебристая люрексовая сетка для волос, что могло намекать на приверженность вере, а ее плечи покрывало пончо в пурпурную полоску, чем-то напоминавшее священническую ризу. Но дьявола всегда определишь по ногам, а эти мокасины с узором из знаков зодиака и кожаными ремнями, охватывающими золотистые икры, каждая из которых способна была сама по себе совратить избранников Божьих с пути истинного, выдавали дьявола сразу. Это была квинтэссенция язычества. Если бы такая эссенция продавалась в пузырьках, жена каноника непременно купила бы себе немножко.
Клерикальная парочка вынуждена была почти скакать галопом, чтобы поспевать за этими бесконечно длинными ногами, а потому, когда Чанг внезапно остановилась, произошло небольшое столкновение.
— Ах, неприятность какая! Извините, каноник!
— Да, я — каноник, но никакой неприятности нет, поверьте, — сказал Хорнкасл, к вящему изумлению своей жены. Он крайне редко пытался острить, а уж если такое случалось, то скорее процитировал бы Цицерона, нежели рискнул бы обратиться к шекспировскому каламбуру. У Дороти возникло подозрение, которое следовало гнать прочь, как греховные помыслы во время Святого причастия, что муж попросил ее сопровождать его в это утро вовсе не для того, чтобы она представляла интересы мирян, как он выразился, а потому, что чувствовал необходимость иметь рядом с собой некую дуэнью.
Чуть раньше имело место заседание комитета по постановке мистерий. Заседание было длинным, как шекспировский «Гамлет» без купюр, но далеко не столь великолепным. Многословие члена городского совета, главы профсоюза, члена торговой палаты, историка — специалиста по средним векам, журналиста и каноника Хорнкасла, вместе взятых,
— Я думала о том, что здесь отличное место для передвижных сценических помостов, — сказала Чанг. — Солнце будет как раз за фуражным рынком и осветит помост не хуже софитов.
— Если погода будет благосклонна к нам, — заметил каноник.
— Ну, я полагаюсь на ваш блат в небесной канцелярии, — рассмеялась Чанг.
Дороти Хорнкасл ожидала, что ее муж выскажет порицание за такое метеорологическое богохульство, но так и не дождалась. Вместо этого некое подобие — о ужас! — жеманной ухмылки тронуло его тонкие губы. Невероятная мысль о том, что ему действительно нужна была защита, снова пришла к ней. Нет, не от сексуальных посягательств — холод, давно сковавший эти чресла, был наилучшей зашитой от самых знойных ласк, но в арсенале этой язычницы были и другие искушения. Сегодня утром за завтраком Дороти была немного удивлена, когда Юстис вдруг стал вспоминать свой успех в годы, когда он семинаристом участвовал в постановке «Самсона». Если мог пасть Люцифер, что говорить о младшем канонике?
Было самое время для верной супруги прийти мужу на помощь.
— А не станут ли возражать торговцы, что их покупатели превратятся в зрителей? — спросила она.
Хорнкасл уставился на нее холодным взглядом; ухмылка больше не нарушала прямой линии его губ.
— Понедельник обычно неторговый день, вспомни об этом. А когда он к тому же выпадает на праздник, то тем более маловероятно, что будет наблюдаться вообще какая-либо торговая деятельность, не так ли, дорогая?
Этот неуклюжий сарказм, хоть и был не в новинку Дороти, все же обладал способностью больно ранить. Чанг, остро чувствующая любую драматическую ситуацию, поспешила вмешаться.
— А он не говорил вам, миссис Хорнкасл, что на собрании мы окончательно утвердили время проведения нашего действа? Мужчины все таковы, считают нас ненормальными. Так вот, мы договорились на первую неделю июня, когда празднуется День Тела Христова. Именно в это время по традиции в средние века играли такие мистерии. А в этом году понедельник первой недели июня еще и нерабочий из-за общих весенних праздников, поэтому мы можем провести в этот день большое шествие, открывающее наше шоу, не опасаясь помешать обычным торговым перевозкам. Таким образом, все будут довольны: церковь, устроители праздника, торговцы, историки и дорожная полиция!
— Тому, кто делает стольких людей счастливыми одновременно, не может не воздаться, — через силу улыбнулась Дороти Хорнкасл.
Она и правда довольно хорошенькая, думала Чанг. Десять минут на макияж, рыженький парик, подходящий к глазам, плюс ярко-красное платье с рюшкой из черного кружева у горла — и из нее получится очень недурная Оливия. А если, наоборот, ее не красить, то с такими правильными чертами лица, плотно обтянутого кожей — прямо кости проступают, с волосами, спрятанными под бесформенной вязаной шапочкой и в таком же бесформенном твидовом пальто, скрывающем фигуру, она будет отличным персонажем из брехтовской «Мамаши Кураж».