Прах и безмолвие
Шрифт:
— Так вы сможете? Это потрясающе! — воскликнула сияющая Чанг. — А как насчет вашей второй идеи? Насчет развалин? Вы бы просто сотворили чудо!
Вот оно. Искушение на башне. Если бы каноник последовал примеру своих лучших предшественников, он с презрением отверг бы даже саму мысль об использовании развалин в постановке. Либо он мог бы пойти на компромисс и свести все к шутке о переносе руин в парк, либо оказаться настолько тщеславным, что позволил бы приписать себе идею использовать руины аббатства как основную сценическую площадку мистерий, а приписав себе
Она заглянула в его холодные немигающие глаза и поняла, что ошиблась в своей оценке каноника. Он был, несомненно, умен в пределах своих способностей, а она помнила только об этих пределах и напрочь забыла об уме.
Чанг улыбнулась, признавая свое поражение, и сказала:
— Но тот маршрут, что мы выбрали сегодня, очень, очень хорош. Спасибо вам за помощь.
И признание ею своего поражения оказалось верным ходом.
— Думаю, я мог бы попытаться совершить чудо, фигурально выражаясь, конечно, — проговорил каноник.
— Вы хотите сказать, что действительно могли бы добиться разрешения использовать аббатство для представления?
— Потребуется одобрение капитула, но это простая формальность, коль скоро мы с епископом подскажем решение. Так вы хотите, чтобы я попробовал совершить это, как вы называете, чудо?
Похоже, он торгуется. Чанг на мгновение почувствовала себя не в своей тарелке. Но священникам следует остерегаться иметь дело с язычницами.
— Это будет действительно прекрасно, — заявила она.
— В таком случае я поговорю сегодня за обедом с его светлостью. А теперь давайте спускаться вниз. Позвольте мне указывать путь. Лестница крута, и для беспечных в ней таится опасность.
«Ох, детка, как ты прав!» — подумала Чанг, когда он шагнул в дверь с подчеркнутой осторожностью. Она огляделась вокруг в поисках миссис Хорнкасл. Та стояла в самом конце площадки, перегнувшись через парапет. Как и Чанг, она сняла свой головной убор — вязаную шапочку, — обнажив буйство каштановых волос, которые будто заплясали от радости, вырвавшись на свободу. Даже ее впалые щеки слегка порозовели, а в глазах появился блеск. Миссис Хорнкасл пристально вглядывалась в пространство, отделяющее ее от ползающих внизу точек.
— Миссис Хорнкасл, мы уходим. С вами все в порядке? Миссис Хорнкасл!
— Что? Ах да. Конечно, конечно. Извините, ради Бога.
Словно человек, только что пробудившийся ото сна, она посмотрела на шапочку в своей руке, как будто недоумевая, как эта вещь к ней попала. Потом натянула ее поверх непокорных волос и поспешила через площадку к лестнице, ведущей вниз.
Тьма поглотила ее.
Чанг на мгновение задержалась, как бы не желая расставаться с бледным зимним солнцем. Потом, со вздохом, в котором не было ничего театрального, последовала в темноту за Хорнкаслами.
Глава 4
— Мистер Свайн, я бы хотел вместе с вами еще раз просмотреть ваши показания, — проговорил Дэлзиел с лучезарной улыбкой человека, который пытается впарить кому-то подержанные «Жигули».
Свайн взглянул на часы с таким видом, как будто у него
— Мне казалось, я изложил все настолько ясно, насколько это возможно без предоставления видеоматериалов происшествия.
Дэлзиел хищно улыбнулся, и Паско догадался, что босс думает сейчас: «Ты уже обеспечил нас видеосвидетельством, парень!» Но Паско не хотелось смотреть на Свайна таким же предубежденным взглядом, как у Дэлзиела. Ему важно было разобраться с теми несоответствиями, которые он заподозрил, читая показания Свайна, и в которых убедился, увидев его. Создание стереотипов было, конечно, одним из способов, применяемых фашистами для увековечения классовых различий, и все же Паско поймал себя на том, что не может отделаться от предубеждения, согласно которому подрядчик-строитель больше ассоциируется с мешковатыми брюками, матерчатой кепкой и простонародными речевыми оборотами Стринджера, нежели с блейзером от Дакса, часами от Картье и великосветским произношением Свайна.
— Вчера ночью, когда вы писали свои показания, вы, естественно, были очень расстроены. А как же? Когда человек убивает свою жену, он имеет полное право потом расстроиться. Я просто должен удостовериться, что там все записано именно так, как вам хотелось бы. Вот, взгляните и скажите мне, нет ли у вас желания что-то изменить, — обратился Дэлзиел к Свайну и через стол пододвинул ему его показания.
— Человек, который убил свою жену? — ровным голосом произнес Свайн. — Я ослышался или вы, должно быть, неверно поняли меня, детектив?
— Извините, сэр. Оговорился, — пробормотал Дэлзиел как-то неубедительно. — Хотя вы же сами утверждаете, что, может, это ваша попытка отнять у нее пистолет… как бы то ни было, вы прочтите то, что написали вчера, и скажите мне, все ли верно.
Свайн пробежал листы глазами. Закончив, он вздохнул и сказал:
— Все это как дурной сон, ничего не разберешь. Странно, что я смог описать происшедшее достаточно ясно. Но да, здесь правильно изложены те отдельные факты, которые мне известны. Хотите, чтобы я еще раз это подписал?
— Да нет, не надо, — ответил толстяк. — Что проку дважды подписывать один и тот же чек, если он недействителен. Я хочу сказать — «если». Как бы там ни было, ведутся записи наших бесед, так что все зафиксируется.
Протокол вел Уилд. Паско был приглашен присутствовать в качестве наблюдателя. Он мог только догадываться, какую тактику изберет Дэлзиел. Реакция босса на показания Уотерсона и на последующее его исчезновение была стоической и выразилась в оцепенении, вынуждавшим его коллег, приближаясь к нему, чувствовать себя лыжниками на скоростном спуске, лавирующими между флажками. Но то, что Дэлзиел оставил свою идею помучить Свайна ожиданием допроса до послеобеденного времени, говорило о том, насколько серьезно он воспринял эту новость.