Практические занятия по русской литературе XIX века
Шрифт:
Студенты, рассматривавшие черновики статьи, отмечают, что к именам писателей, которым, по мнению Гоголя, следовало бы заняться критикой (Жуковскому, Крылову и Вяземскому), Гоголь добавляет в ранней редакции Пушкина, поэта Языкова и себя (VIII, 536). Аудитории становится ясным, что в черновиках Гоголь писал значительно свободнее, чем в журнальном тексте. Преподаватель ставит вопрос о причинах этой автоцензуры: опасался ли Гоголь цензурных затруднений, или не хотел вызывать нападок враждебной критики на журнал Пушкина, или им руководили чувства такта, скромности и т. д.?
Обращаем внимание студентов на то, что может быть ими не замечено. Так, в связи с теоретическими вопросами Гоголь неоднократно говорит о «вкусе» критика как об основном критерии оценки художественного произведения.
Анализ статьи Гоголя показывает, что поставленные в ней теоретические вопросы не ослабляют ее полемической остроты и злободневности. Борясь за идейную журналистику, Гоголь критикует современные ему издания, в первую очередь «Библиотеку для чтения», которая, по мнению Гоголя, опаснее других беспринципных журналов в силу ее распространенности среди читателей. «Библиотека для чтения» среди других журналов была «как слон между мелкими четвероногими. Их бой был слишком неравен, и они, кажется, не приняли в соображение, что Библиотека для чтения имела около пяти тысяч подписчиков, что мнения Библиотеки для чтения разносились в таких слоях общества, где даже не слышали, существуют ли Телескоп и Литературные прибавления, что мнения и сочинения, помещаемые в Библиотеке для чтения, были расхвалены издателями той же Библиотеки для чтения, скрывавшимися под разными именами, расхвалены с энтузиазмом, всегда имеющим влияние на большую часть публики; ибо то, что смешно для читателей просвещенных, тому верят со всем простодушием читатели ограниченные, каких по количеству подписчиков можно предполагать более между читателями Библиотеки…» (VIII, 165–166).
С таким противником надо решительно и принципиально бороться, и потому Гоголь иронически говорит о «Московском наблюдателе», выходка которого (статья Шевырева «Словесность и торговля») скользнула по «Библиотеке для чтения», как пуля по толстой коже носорога, от которой даже не чихнуло тучное четвероногое» (VIII, 169).
Гоголь — профессиональный литератор, он, как Пушкин и Белинский, живет литературным трудом. Он в корне не согласен с Шевыревым, который негодовал на то, что писатели печатают свои произведения за деньги. Гоголь считает, что критик должен бороться не против продажи писателями своих произведений, а против плохого их качества. Критик, по мнению Гоголя, должен вступиться за интересы читателей — «бедных покупщиков» журнального товара. И потому его глубоко возмущал «Московский наблюдатель», не поднимавшийся в возражениях «Библиотеке для чтения» до подлинной принципиальности и серьезности.
Писатель был возмущен бесцветностью и бесцельностью не одной только «Библиотеки для чтения», но и других журналов, беспринципность и безыдейность которых он последовательно характеризует в статье (VIII, 171). Смех Гоголя беспощадный.
Чтобы студентам стала очевиднее справедливость и глубина критики Гоголя, преподаватель может обратиться к текстам статей критиков того времени: Ф. Булгарина, О. Сенковского, А. Воейкова и др. [409] . Не занимаясь в аудитории простым изложением того, что Гоголь говорит о каждом из этих изданий, руководитель предоставляет слово студентам, подготовившим дополнительные сообщения.
409
См.: Войтоловская Э. Л., Степанов А. Н. Н. В. Гоголь. Семинарий. Л., 1962, с. 117—118.
Студенты обращают внимание на то, как приходилось Гоголю смягчать свою критику, прежде всего из-за цензуры. Так, например, сопоставляя «Московский телеграф» прежних лет с современным ему журналом, Гоголь говорит, что в нем исчез смелый тон, оппозиционный характер по отношению к журналам, издаваемым Гречем и Булгариным (VIII, 517). В тексте же статьи в «Современнике» Гоголь не упоминает об оппозиционности прежнего «Московского телеграфа» по отношению к официозной журналистике, а говорит только о том, что в журнале Полевого было заметно стремление «испровергнуть обветшалые, заматерелые, почти машинальные мысли тогдашних наших старожилов, классиков» (VIII, 171). В ходе работы преподаватель все время дает краткие характеристики журналов, привлекая к этому студентов.
Выступающие обращают внимание и на то, что Гоголь весьма бегло говорит о журнале Надеждина «Телескоп» и об его прибавлении «Молве» (VIII, 164). О Белинском в журнальном тексте не сказано ни слова. А между тем в черновике этой статьи написано: «В критиках Белинского, помещающихся в Телескопе, виден вкус (в варианте: видно чувство и…), хотя еще не образовавшийся, молодой и опрометчивый, но служащий порукою за будущее развитие, потому что основан на чувстве и душевном убеждении. — При всем этом в них много есть в духе прежней семейственной критики, что вовсе неуместно и неприлично, а тем более для публики» (VIII, 533).
Почему же Гоголь не поместил в журнале эти строки о Белинском? Вызвано ли это было чувством щепетильности, которая заставила умалчивать о человеке, только что назвавшем его главою литературы? Или, быть может, Гоголю казалось невозможным хвалить критика, сказавшего, что он, Гоголь, занимает место, «оставленное Пушкиным» (да еще и где писать — в журнале Пушкина!)? Все это неизбежно наталкивает на другой вопрос: не исключил ли это место из статьи не сам Гоголь, а редактор и издатель журнала — Пушкин?
Студенты, несомненно, выскажут ряд соображений. Но вопрос останется пока неразрешенным. Преподаватель говорит о том, что мнения существуют самые разные. Для того чтобы студенты могли попытаться ответить на этот вопрос, им надо узнать еще много фактов.
Материал для размышлений могут дать и сообщения тех студентов, которые сопоставляли статью с письмами Гоголя.
Гоголь, выступивший в статье с критикой «Московского наблюдателя» и возражавший Шевыреву по поводу его статьи «Словесность и торговля», в письмах (X, 341, 345, 351—355) до выхода журнала восторженно откликался на сообщение Погодина о стремлении московских литераторов издавать свой журнал в противовес «Библиотеке для чтения». В письме к Погодину от 2 ноября 1834 г. Гоголь намечает план издания журнала, чтобы хоть «сколько-нибудь оттянуть привал черни к глупой Библиотеке» (X, 341). Он советует для этого продавать журнал «непременно подешевле», «нашпиговать» его смехом. «…И, главное, никак не колоть в бровь, а прямо в глаз» (X, 341). Гоголь собирается помочь новому журналу, готовит для него повесть (X, 351), требует напечатать огромными буквами объявления о выходе в свет «Московского наблюдателя» (X, 352).
Он негодует на московских литераторов за то, что они ленятся работать (X, 353), и вновь сообщает о том, что пишет повесть, которая должна подоспеть к третьей книжке (X, 355). В марте 1835 г. Гоголь, посылая Шевыреву свой «Миргород», просит написать о нем и об «Арабесках» в «Московском наблюдателе», Гоголь в это же время писал Шевыреву о своей давней любви к нему еще со времени, «когда Вы стали издавать «Московский вестник», который я начал читать, будучи еще в школе…» (X, 354—355).
Судя по статье, «Московский наблюдатель» не оправдал надежд Гоголя. И, несмотря на свою близость к его редакции, он говорит об этом публично. Но и разочаровавшись в журнале, Гоголь одобрительно отзывается о Шевыреве: «Справедливость требует упомянуть о критиках Шевырева, как об утешительном исключении. Он передает нам впечатления в том виде, как приняла их душа его. В статьях его везде заметен мыслящий человек, иногда увлекающийся первым впечатлением» (VIII, 175).