Правда или долг
Шрифт:
— Я подумал о том, каково это — всю жизнь работать в оперативном отделе. И регулярно видеть смерть. Сначала что-то внутри тебя противится тому, что ты делаешь. Но со временем что-то меняется. Может, умирает, может, рождается, может, прячется куда-то глубоко-глубоко. Ты уже не пропускаешь все это через себя, не думаешь об этом бессонными ночами. Ты смотришь на смерть как бы со стороны. Будто это не ты убил этого человека, а кто-то другой. А ты проходил мимо и теперь наблюдаешь за происходящим.
Гилад тоже достал сигареты.
— Я могу поинтересоваться, почему
— Иногда мне кажется, что я ушел из оперативного отдела не потому, что так за меня решил кто-то другой. Я ушел оттуда потому, что меня испугала эта мысль. Мысль о том, что я буду убивать кого-то, не задумываясь над тем, что я делаю. Вроде того, как я сейчас классифицирую отчеты — бегло просматриваю и раскладываю по папкам. Я не люблю бумажную работу, всегда делаю ее через силу. Основная работа у меня другая. И эту работу я люблю. Я готов ночевать на работе, прогнозируя результаты операций и анализируя неудачи. Мне нравится осознавать, что я на что-то влияю. В оперативном отделе все было иначе. Ты знал, что у тебя всегда есть работа, одна и та же работа, только в разных условиях. Но что бы ты ни делал, ты будешь делать это не потому, что это тебе нравится, а потому, что это твоя работа. Тебе не страшно думать о том, что для кого-то убивать людей — это что-то привычное?
— Да, но ведь… в большинстве случаев эти люди заслужили подобную участь.
— Предположим, что какое-то время эта работа тебе что-то дает. Но что будет потом? Ты будешь воспринимать ее так же, как и прежде? Будешь чувствовать себя борцом за справедливость? Ерунда. Человек устроен так, что рано или поздно он привыкает ко всему и превращает все, что его окружает, в обычную жизнь. Врачи на работе почти каждый день видят смерть, и в какой-то момент у них вырабатывается здоровый цинизм. Чем этот конкретный случай отличается от остальных? Разве что тем, что ты не сможешь оставить свою работу просто так. Скорее, оставят тебя. На дне какой-нибудь реки со странным названием в далекой стране. С камнем на шее и связанными руками.
Гилад затянулся и выпустил дым через ноздри.
— Не думаю, что я смог бы убить человека, — сказал он. — Подложить бомбу, подсыпать яд — может быть. Но именно убить, когда он находится рядом со мной… — Он улыбнулся. — Недаром я так любил делать за тебя бумажную работу. Мне нравится быть офисной крысой. И я бы не согласился работать в оперативном отделе, даже если бы мне приставили пистолет к виску.
— Из тебя бы вышел отличный консультант руководителя группы. Они, как и их помощники, обычно занимаются офисной работой, и участвуют в операциях лично только в исключительных случаях.
— А Габриэль участвовала?
Константин поставил пустую чашку на стол.
— Габриэль по натуре скорее организатор, чем исполнитель. Именно поэтому она не так уж долго проработала обычным оперативником и получила должность руководителя группы. Кроме того, она не любит, когда ей командуют, и импровизирует. А импровизация в работе оперативника не приносит ничего хорошего.
— Подумать только, раньше я был уверен в том, что она — обычный секретарь…
—
Гилад достал телефон.
— Сейчас спрошу. Еще кофе?
— Нет, спасибо, иначе я не усну. Мне нужно подремать еще хотя бы пару часов, и я собираюсь поспать в самолете. Моя жена обладает замечательной способностью довести меня до полного изнеможения. И после этого кто-то еще смеет говорить совершенно неправдоподобные вещи о том, что после тридцати пяти женщины теряют к сексу интерес.
Глава 26
Майор Толедано, вот уже с четверть часа сидевший на ковре рядом с камином, разочарованно покачал головой.
— Береста совсем сырая, — пожаловался он. — И как, скажите на милость, я должен разводить огонь?
Константин разлил по бокалам остатки вина из большой бутылки, переплетенной соломой, и отдал один из них Боазу.
— Надеюсь, Гилад скоро вернется и принесет все, что нужно.
— Надеюсь, Гилад не заблудится, не упадет в сугроб, и его не съедят волки! — в тон ему ответил Боаз, принимая бокал и усаживаясь поубоднее. — Подумать только, в какую глушь мы приехали. По-моему, до ближайшего магазина надо ехать как минимум час.
— Блуждать тут негде, я успел осмотреть окрестности. К слову сказать, отличное место. Если бы не мой ревматизм, я бы с радостью купил домик в лесу.
Дверь открылась, и на пороге появился Гилад. В одной руке он держал тканевый мешок, а в другой — несколько сухих веток.
— Здесь береста — она была в сарае, — заявил он, положив перед Боазом мешок. — А это, — он положил рядом ветки, — на случай, если и эта береста окажется сырой. И еще вот что: вы оба можете лопнуть, но я и носа не высуну на улицу!
Боаз открыл мешок, удовлетворенно кивнул и с деловым видом принялся разводить огонь.
Гилад сел в одно из кресел и, сняв шапку, принялся распутывать свой шарф.
— У меня зуб на зуб не попадает, — сказал он. — Может, кто-нибудь сделает мне чаю или кофе? В общем, не важно, что, только бы это что-то было горячим.
— Хочешь горячего — будет тебе горячее, — согласился Константин. — Но это займет время. Здесь нет ни кофеварки, ни электрического чайника. Только газовая плита.
Гилад наблюдал за тем, как он ушел в небольшую кухню и, повернув один из вентелей на плите, чиркнул спичкой. Под стоявшим на плите чайником появился голубой цветок газового пламени.
— Каменный век, — прокомментировал Боаз, не отвлекаясь от своего занятия.
— Знаешь, что это мне напоминает? — спросил Гилад. — Есть такой русский писатель — Юлиан Семенов. И у него есть серия книг о разведчике, который работал в Германии. Там он тоже служил в разведке. Дослужился до высокого чина во время Второй Мировой войны. И у него есть дом далеко за городом. В лесу.