Правда
Шрифт:
Однако сейчас ему представилась возможность разглядеть ее получше. Сахарисса надвигалась прямо на него — той самой слегка пьяной походкой, которая присуща человеку, идущему на неминуемую погибель, — и Вильям вдруг подумал, что с точки зрения столетий девушка весьма привлекательна. Время идет, и концепция красоты все время меняется. Двести лет назад глаза Сахариссы заставили бы великого живописца Каравати перекусить пополам собственную кисть. А триста лет назад при виде ее подбородка скульптор Никудышный уронил бы долото себе на ногу.
Рука, впрочем, была вполне современной. От сильной пощечины щека Вильяма мгновенно запылала.
— Эти двадцать долларов в месяц почти все, что у нас есть!
— Прости? Что?
— Да, согласна, он работает не очень быстро, но в свое время он был одним из лучших граверов в городе!
— О… Да… Э-э…
Вильям вдруг почувствовал приступ вины по отношению к господину Резнику.
— И ты лишил нас всего, взял и лишил!
— Но я же не хотел! Просто гномы… Просто так получилось!
— Ты работаешь на них?
— В некотором роде… С ними, — сказал Вильям.
— Пока мы умираем с голоду?
Сахарисса тяжело дышала. У нее было в избытке и других частей тела, которые никогда не выходили из моды и радостно принимались любым столетием. Очевидно, она полагала, что строгие старомодные платья помогут эти части тела скрыть. Она ошибалась.
— Послушай, я ничего не могу поделать, — взмолился Вильям, стараясь не глазеть на девушку. — Ну, то есть… мне от этих гномов теперь никуда не деться. Лорд Витинари выразился на сей счет весьма… недвусмысленно. Вдруг все стало таким запутанным…
— Гильдия Граверов будет очень и очень недовольна, ты это понимаешь? — спросила Сахарисса.
— Э… Да. — Внезапная, отчаянная мысль пришла в голову Вильяму и обожгла едва ли не сильнее, чем пощечина. — А ведь это интересно. Слушай, ты не хотела бы сделать по такому поводу официальное заявление? Скажем: «Мы этим очень и очень недовольны», — заявил представитель… представительница Гильдии Граверов?
— Зачем? — с подозрением в голосе осведомилась Сахарисса.
— Мне очень не хватает событий. Для моего следующего листка, — в отчаянии объяснил Вильям. — Кстати, ты не могла бы мне помочь? Я буду платить тебе… по двадцать пенсов за событие, и мне нужно не меньше пяти новостей в день.
Сахарисса открыла было рот, чтобы с гневом отвергнуть предложение, но тут в мыслительный процесс вмешались расчеты.
— Доллар в день? — уточнила она.
— И даже больше, если новости будут интересными и длинными! — с жаром воскликнул Вильям.
— Это для твоих писем?
— Да.
— Доллар?
— Да.
Она смотрела на него с недоверием.
— Ты же не можешь платить так много. Я думала, ты получаешь долларов тридцать в месяц. Ты рассказывал об этом дедушке.
— Ситуация немного изменилась. Честно говоря, я сам ничего не понимаю…
Девушка по-прежнему смотрела на него недоверчиво, но врожденный анк-морпоркский рефлекс, предчувствующий некую перспективу получения доллара, постепенно брал верх.
— Ну, я постоянно кое-что слышу. То тут, то там, — промолвила она. — И… записывать всякую всячину?
Полагаю, это достойной занятие для дамы. Практически культурное.
— Э… По крайней мере, близко к тому.
— Я не хотела бы заниматься тем, что считается… недостойным.
— О, я уверен, это занятие вполне достойное.
— И Гильдия ничего не сможет возразить… В конце концов, ты уже много лет этим занимаешься.
— Послушай, я — это я, — перебил Вильям. — Но если Гильдия решит что-то возразить, ей придется разбираться с патрицием.
— Ну… Хорошо. Раз ты считаешь такую работу приемлемой для молодой дамы…
— Вот и здорово, — кивнул Вильям. — Приходи завтра в словопечатню. Думаю, мы сможем выпустить очередной новостной листок буквально через пару дней.
Это был бальный зал. Благодаря красному бархату и позолоте он все еще выглядел шикарно, но одно-временно казался каким-то затхлым из-за царившего тут полумрака. Вдоль стен располагались закрытые тканью канделябры, чем-то напоминающие призраков. Свечи, горевшие в центре комнаты, тускло отражались в зеркалах. Вероятно, эти зеркала некогда оживляли помещение, но с годами они покрылись странными мутными пятнами, а потому огонь свечей напоминал тусклое подводное свечение, пробивавшееся сквозь заросли водорослей.
Господин Кноп пересек половину зала, когда вдруг понял, что слышит только собственные шаги. Господин Тюльпан успел отделиться от своего партнера и уже стаскивал покрывало с какого-то стоящего у стенки произведения искусства.
— Ну и ну, будь я… — восхитился он. — Это же, ять, сокровище! Фига се! Настоящий, ять, Инталио Эрнесто. Видишь эти перламутровые вставки?
— Сейчас не время, господин Тюльпан…
— Он сделал всего шесть таких. Вот ведь ять, инструмент даже не настроен!
— Проклятье, нас же считают профессионалами…
— Быть может, твой… коллега желает получить его в подарок? — раздался чей-то голос в центре комнаты.
По периметру освещенного свечами круга было расставлено полдюжины кресел — давно вышедших из моды, с высокими изогнутыми спинками, образующими глубокие обитые кожей арки, которые предположительно предназначались для того, чтобы защищать от сквозняков, но сейчас весьма уместно скрывали от света.
Господину Кнопу уже приходилось бывать здесь, и он не мог не восхититься расстановкой мебели. Человек, находившийся в центре освещенного круга, не видел сидевших в креслах, но в то же время сам был как на ладони.