Правдивый ложью
Шрифт:
Вообще-то правильнее всего было бы сказать «использовал», с указанием места и назначения, но уж ладно – и тут пощадим.
– Ныне все идет заново. Дмитрий Иоаннович назначил тебя своим наместником и престолоблюстителем – это так. Однако твоя мать и твоя сестра им не упомянуты, потому одно их присутствие в палате пойдет только во вред. Стрелецкие головы решат, что ты так и не научился править самостоятельно без… бабской помощи, – безжалостно и грубо хлестанул я.
От моей словесной пощечины, да еще нанесенной наотмашь – а куда деваться, коль не понимает элементарного? – Федор вздрогнул, обиженно посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но осекся и опустил голову.
И вновь слезы. Вон они, родимые, покатились по щекам одна за другой.
Ну что ты будешь делать! Детский сад какой-то, честное слово!
– Обиделся? – сурово спросил я.
– На правду обижаться негоже, – горько произнес он и… повинился: – Ты уж не серчай, княже. Мыслишь, не вижу я, сколь ты трудов ради нас положил? Напрасно. Да и ныне всю силушку свою богатырскую токмо на наше спасенье кладешь. А слезы, – он шмыгнул носом и как-то совсем по-детски вытер их рукавом кафтана, – они больше не от обиды, от злости на самого себя. Тыкаешь ты меня, тыкаешь, яко котенка слепого в блюдце с молоком, а я эвон – все рожу отвернуть норовлю.
– Вот и хорошо, – с облегчением заметил я. – Значит, давай-ка туда, да гляди, без Басманова не начинай. Должны же они видеть всех тех, под чье начало поступают.
– А гоже ли, что я, пусть и не государь, но престолоблюститель, поджидаю его? – не без лукавства осведомился царевич. – Какой же я тогда наместник?
– Умница! – похвалил я его. – Действительно, так не годится. – И внес коррективы: – Сделаем так. Сейчас прямиком отсюда езжай помолиться в Архангельский собор, благо что только-только отзвонили к вечерне. Пусть господь тебя укрепит и даст сил все вынести, а я тут мигом управлюсь и, когда все соберутся, сразу за тобой…
Глава 6
Совещание в Грановитой палате
Отправить гонца к Зомме, чтобы он распорядился о встрече стрелецких командиров и их перенаправлении в Грановитую палату, дело минутное, но имелось и еще одно…
Мое выступление перед переодетыми спецназовцами, уже собранными Вяхой Засадом, было коротким. Подведя итоги их трудов на Пожаре и похвалив – поработали на славу, я ошарашил их неожиданным сообщением, что эта работа была далеко не последней. Отныне и впредь предстоит заниматься тем же самым изо дня в день.
Задачи остаются почти прежние, то есть те, что были на Пожаре, но в подробностях тем, кто захочет, растолкую завтра. И подчеркнул еще раз – кто захочет, – пояснив, что сей труд слишком тяжек, чтобы принуждать заниматься им из-под палки, а потому я с пониманием отнесусь к тем, кому они не по душе.
Словом, дело добровольное, неволить не стану, но и сгоряча решать такое тоже ни к чему. Лучше каждому все спокойно прикинуть – сумеет ли он с ними справиться. Срок – до завтрашнего утра на моем старом подворье в Малой Бронной слободе.
Только тем, кто все-таки согласится, являться сюда без особого дозволения уже нельзя, кроме старших пятерок и троек. Их они пускай изберут пока сами, исходя из сходства занятий, то есть у «нищих» отдельно, ну и у прочих соответственно.
Распустив призадумавшихся ратников, я оставил Догада. Ему, как старшему над «монахами», предстояло завтра с утра приступить к выполнению особой задачи – контролю за Никодимом.
Это пока келарь Чудова монастыря пребывает в спокойствии и неведении. Завтра я его огорошу, заставлю описать в стихах и красках все, что у него некогда было с царевичем, а потом… отпущу на все четыре стороны.
К гадалке не ходи – удерет монах, испугавшись содеянного. Да и как не испугаться, когда любому понятно – тут покаянием не отделаться. Стоит государю добраться до Москвы, и он все жилочки по одной вытянет, потому что тут даже не обида – унижение.
Вот и пусть ищет Дмитрий свой позор, а Русь большая – навряд ли что у него выйдет. Значит, отец Никодим, отслеженный моими людьми до самого его нового пристанища, будет еще одной козырной картой в моих руках. Чтобы его заполучить, будущий император на многое может согласиться.
На очень многое.
Едва я отпустил Догада, как подоспел Зомме. Ему я поручил прикинуть предстоящее размещение ратников, чтоб было все компактно, то есть не меньше сотни на подворье. Пока, но только на время, можно использовать пустующие боярские – вон их сколько, а дальше надо думать.
Так, что у нас далее в программе? Ах да, Архангельский собор…
– Напрасно ты сказал мне там тебя дожидаться, – мрачно заметил Федор уже на пути к Грановитой палате. – Да и я тоже хорош – не подумал. Мыслилось перед батюшкиной домовиной колени преклонить, а как глянул…
Голос у него прервался, но на сей раз он сумел сдержать слезы.
– Так ты что, не знал?! – изумился я.
– Да за всем этим выскочило из головы, – глухо откликнулся он и яростно выкрикнул: – И опосля сего непотребства мне длань для поцелуя протягивать тем, кто даже мертвого в покое не оставил?!
– За это мы с тобой уже отомстили, – твердо произнес я. – Вспомни, там на Пожаре среди четверых был Бельский. Перенос тела в Варсонофьевский монастырь – его рук дело. Он взбаламутил всех бояр, за это сегодня и расплачивался. Завтра слишком много дел – не до того, а вот послезавтра мы заново перенесем твоего батюшку в собор.
– А Бельского на его место, в Варсонофьевский! – со злостью добавил царевич.
– И мне так же думалось, – согласился я. – Только не кричи громко. Их всех там захоронят – и Мосальского, и дьяка Сутупова, и тех стрельцов, которых мы с тобой положили, но сейчас тебе надо успокоиться – люди смотрят, да и пришли мы почти.
Жалел же Федор о своем посещении Архангельского собора напрасно. Как ни удивительно, но лицезрение бывшего последнего пристанища отца, которое оказалось поруганным, повлияло на него самым благотворным образом.