Праведник

Ловелл Л. П.

Обхватив ладонями ее щеки, я вытираю ее слезы.

— Я прямо здесь. — Прямо здесь, маленький ангел. Я никогда тебя не покину.

Глава

29

Иден

Как только переступаю порог церкви, я чувствую, что меня сейчас стошнит. Долгий путь по проходу внезапно кажется милей. Гроб стоит перед залом, весь в цветах. Закрытый гроб. Два дня в реке означали, что Отто не годился для открытого прощания. Кто-то убил его, и они не смогли дать мне даже этого: последний взгляд на лицо моего младшего брата. Прошло две недели с тех пор, как он умер, и почти шесть с тех пор, как я видела его в последний раз. Я просто хотела бросить последний

взгляд, чтобы запомнить, какими золотистыми были его светлые кудри, его лицо, все еще сохранившее юношескую округлость. Все, что у меня осталось… это воспоминания.

Свет льется сквозь витражное окно яркой радугой, которая рассеивается по собравшимся людям. Я понятия не имею, кто большинство из них, но моего брата все любили. Он был хорошим человеком, добрым, совсем как мама. Впервые с тех пор, как она умерла, я рада, что ее нет в живых. Я рада, что она не может этого видеть: ее младший ребенок лежит в коробке.

Каждый шаг по проходу в этой церкви ощущается как сошествие в ад, но Сейнт здесь, его пальцы вплетены в мои. За последние две недели он стал самым невероятным спасителем. Заставлял меня продолжать, когда я так сильно хотела сдаться, оставался со мной, приносил еду своей домработницы, даже заставлял меня принимать душ. Я чувствую себя оцепеневшей, зомби или марионеткой, когда он дергает меня за ниточки, заставляя функционировать.

Мы, наконец, садимся, и мой взгляд останавливается на этом гробу. Священник начинает говорить, но его слова остаются без внимания. Честно говоря, я никогда не беспокоилась о церковных похоронах, но моя мать похоронена здесь, на кладбище, и Отто должен быть с ней.

Сейнт многое из этого организовал. Честно говоря, мне все равно. Я просто хочу похоронить брата и попрощаться с ним. Старик продолжает бубнить, а я отключаюсь от всего этого, завороженная мрачным видом гроба. Я представляю, как мой брат лежит там, как будто он просто спит. Только это не так. Он никогда не вернется, и это реальность, с которой я просто не хочу жить. Я полностью теряюсь в собственных мыслях, пока Сейнт не подталкивает меня локтем. Мое внимание возвращается к настоящему, и я замечаю, что священник смотрит на меня в ожидании.

Поднявшись на ноги, я поднимаюсь по каменным ступеням и занимаю свое место за кафедрой. Я пыталась записать слова, которые хотела сказать, но не смогла. Я оглядываю церковь, вижу незнакомые лица, все наблюдают за мной, ждут. Они ждут, что я скажу, каким замечательным был Отто, расскажу им истории из нашего детства, но эти люди мне незнакомы, и я не хочу, чтобы в них было что-то от моего брата. Они мои. Поэтому я просто начинаю говорить.

— На прошлой неделе я ходила навестить могилу матери, — начинаю я, делая ровные вдохи. — На ее могиле установлена мемориальная доска, и на ней выгравированы слова, которые она часто говорила мне в течение года, предшествовавшего ее смерти. «Не плачь, потому что все кончено. Улыбнись, потому что это было». — Я бросаю взгляд на гроб, и эта пронзительная боль снова поселяется в моей груди. — Я хочу улыбнуться, потому что за свою короткую жизнь он принес мне столько радости и любви, но я не могу, потому что его больше нет. Он ушел, и я сломлена. Отто был моим солнечным светом во тьме. Как выжить без солнца? — Я задыхаюсь, сдерживая слезы. Я на мгновение закрываю глаза, и этот яркий солнечный свет проникает сквозь мои веки, наполняя мой мир ярко-оранжевым светом. Когда я открываю глаза, они сразу же встречаются с глазами Сейнта, ища его, черпая из него силы. — Поэтому все, о чем я прошу, это чтобы вы нежно улыбались, когда думаете о моем брате. Улыбайтесь потому что в его жизни все сложилось. — Слезы теперь текут по моему лицу безудержно. — И это было так прекрасно.

Я, спотыкаясь, спускаюсь по ступенькам, замечая ряды заплаканных лиц. Меня внезапно охватывает иррациональный гнев. Кто они такие, чтобы горевать по моему брату? Они не любили его. Он не был для них семьей. Я возвращаюсь на свое место на скамье рядом с Сейнтом,

вкладывая свою дрожащую руку в его. Его пальцы сжимаются вокруг моих, безмолвно успокаивая меня. Он последний человек, которого я когда-либо ожидала увидеть сидящим здесь со мной, но я так благодарна ему за это. Горе — тяжелое бремя, особенно когда ты несешь его в одиночку. Я слишком хорошо это знаю.

Наконец носильщики выносят Отто на кладбище. Могила вырыта прямо рядом с могилой мамы, и два надгробия стоят бок о бок. Дейзи Джейн Харрис и Отто Фрэнки Харрис. Я хмуро смотрю на Сейнта.

— Они должны быть одинаковыми, — говорит он как ни в чем не бывало, и я могу представить, что его природа ОКР не допускает ничего другого. Те же слова с мемориальной доски матери теперь на мраморном надгробии, которое занимает почетное место над ее могилой. Рядом с ним зияющая дыра, измеренная в земле: глубокая, темная и холодная. Это худшая часть, та часть, которую я никогда не переживу; закапывать кого-то в землю и оставлять их там. Уходить, пока их оставляют гнить в холодной земле.

Священник произносит слова, благословения и молитвы. И я наблюдаю, как брата, последнего из моей семьи, опускают в землю. Шагнув вперед, я беру горсть земли и бросаю ее на блестящую лакированную крышку. Прощай, младший брат. Скоро увидимся.

— Пойдем, — говорю я Сейнту. Я не хочу видеть море скорбящих и доброжелателей с их жалостливыми глазами и извинениями. Зачем они это говорят? Почему они сожалеют? Они не убивали его.

Сейнт безмолвно идет рядом со мной, пока мы пересекаем кладбище. Унылые ряды серых надгробий, усыпанных яркими цветами. Почему? Зачем пытаться привнести хоть какую-то радость в нечто настолько ужасное? Когда мы подходим к его машине, он открывает пассажирскую дверь и захлопывает ее за мной. Всю обратную дорогу до Пекхэма мы едем молча, и это то, что мне в нем нравится. Он не задает глупых вопросов. Он даже не пытается меня утешить. Сейнт хочет, чтобы я пережила это, и он готов применить силу, если понадобится. У меня просто не хватает духу сказать ему, что я не могу. Не в этот раз.

Он заезжает на парковку у моего дома, и я мгновение сижу там, оцепенело уставившись в ветровое стекло. Сегодня солнечно, как будто огромный огненный шар в небе появился специально для Отто. Но серые высотные многоквартирные дома высасывают из атмосферы всякое счастье, мгновенно снова погружая меня в депрессию.

— Спасибо, что пришел, — говорю я Сейнту.

Его рука обхватывает мое лицо, поворачивая меня к себе. Эти ледяные голубые глаза изучают мои, его брови сходятся. Затем он медленно наклоняется и прижимается губами к моему лбу.

— Тебе нужно, чтобы я поднялся?

Я качаю головой.

— Нет. Я думаю, мне нужно побыть одной.

Он кивает, и я открываю дверцу машины, выходя в тепло солнечного света. Сегодня, несомненно, был худший день в моей жизни, но это еще не конец. Время еще есть. Я возвращаюсь к своему дому и поднимаюсь по пропахшей мочой лестнице на свой этаж. Оказавшись в квартире, я выглядываю в окно и вижу, как Сейнт отъезжает, блестящий "Ягуар" так неуместен в этой лачуге, которую я называю домом.

Это первый раз, когда я здесь одна за две недели, и квартира кажется такой пустой, что тишина давит. Но это будет моей реальностью. Вот как это будет происходить. Когда умерла мама, первые несколько недель все были так любезны, приносили еду и говорили, что они рядом. Все, что тебе нужно. Но довольно скоро они возвращаются к своей собственной жизни и забывают. Мы с Отто были друг у друга, и у нас все получалось. Но сейчас… единственный человек, который у меня есть, — это Сейнт, человек, которого я знаю всего шесть недель. Он преступник, плохой человек… психопат. Действительно, насколько я жалкая? Как долго он будет рядом, чтобы помочь девушке, перед которой у него нет никаких обязательств? Он не будет. Конечно, он не будет, и я в ужасе от того момента, когда он перестанет приходить, перестанет проверять меня, потому что, как это ни печально, он — все, что у меня есть.