Праведный грех
Шрифт:
Поселили Федора в комнате старого заброшенного общежития, в котором обитали десятка два одиноких постояльцев. Свой спартанский быт они скрашивали застольями с мутным самогоном или прокисшей брагой. Общежитие оживало лишь осенью, когда из города на месяц прибывали студенты на уборку фруктов, овощей и винограда. Тогда культурная жизнь в Романовке била ключом.
Студенты устраивали концерты художественной самодеятельности, вокально-инструментального ансамбля, норовили испортить сельских не целованных красавиц. Матерей охватывала тревога за своих наивно-доверчивых дочерей, пропадавших на дискотеке и танцах. Для девиц и ребят в каждой семье устанавливали режим – быть дома не позже десяти вечера. Но редко, кто ему следовал. Тогда в семьях с помощью ремня проводилась воспитательная работа. После прошлогоднего пребывания студентов три шестнадцати – семнадцатилетние девицы, любительницы дискотеки, забеременели.
Нередко происходили потасовки с местными ребятами из-за приглянувшихся девушек. Светлана вместе с подругами тоже бегала на танцы и теперь томилась в ожидания приезда студентов. Головин с первых же дней работы в КСП проявил свой бойцовский характер. Невозмутимо восседая за рулем колесного трактора МТЗ в сцепке с кормораздатчиком, он развозил по коровникам молочно-товарной фермы (МТФ) силос, сено, солому и мелкие корнеплоды для дойного стада.
Там рослого тракториста впервые приметила Вальчук. Оценив усердие Федора, первую очередь его трезвый образ жизни, управляющий отделением с согласия директора КСП «Светлый путь» Якова Абрамовича Дягеля, перевел за рычаги гусеничного трактора. За смену на вспашке почвы Головин выполнял по две-три нормы.
Механизаторы над ним подтрунивали, называя наследником, внуком Паши Ангелиной, стахановцем-пахарем, но Федор предпочитал, чтобы его называли универсальным солдатом. Возгордился, когда в районной газете «Луч маяка» о нем была опубликована зарисовка «Борозда знатного пахаря».
Трудился, словно запрограммированный робот, даже обедал за рычагами Т-74 на вспашке или Т-150 на подъеме плантажа. Хвалился, что обедает без отрыва от производства, а то и на голодный желудок. Зарплата с премией была больше оклада бригадира Хвыли. Несмотря на требования членов бригады выставиться, то есть накрыть «поляну» или хотя бы маленькую «лужайку» с самогоном и нехитрой закусью, был непреклонен. Держался отчужденно и поэтому прослыл дикарем.
Через два месяца идиллия кончилась. Пышнотелые «конторские крысы» из финотдела подсчитали, что Головин своими рекордами основательно подрывает фонд заработной платы и премий. Денег может не хватить даже на третий квартал, а значит, счетоводам о премии за экономию средств, придется забыть.
Финансисты, не мудрствуя лукаво, в два раза увеличили для тракторной бригады нормы выработки на плантаже, вспашке, культивации и других видах полевых работ. Все равно, поднатужившись, Федор, не оставался без премии. Механизаторы, которым за ним было не угнаться, потеряли в заработках, а премия вообще не «светила», глубоко задумались, почесывали затылки, сердито косясь на стахановца. Просили, требовали, чтобы он сбавил обороты. Головин, прикинувшись простаком, скалил крупные зубы с золотой фиксой в верхнем ряду.
Тогда долго решали, искали случая, чтобы устроить ему «темную». Инициатором экзекуции должен был стать Иван Колупай. Но подходящего момента все не было, а скорее всего трактористы, взирая на крепкую богатырскую фигуру Головина, не были уверены в успехе, опасались за последствия. Но терпению механизаторов наступал предел и рано или поздно коррида группы тореадоров с «быком– стахановцем», нарушившим их покой, становилась неизбежной.
Однажды Анна Васильевна, еще до знакомства с Федором, работая дояркой, пожаловалась подругам, что тяжело жить без хозяина в доме. Забор из штакетника подгнил от дождей, того и гляди, рухнет. Головин, подвозивший на тракторе «Беларусь» корм животным, подслушал этот разговор и в воскресный день зашел на подворье Вальчук. Он подметил для себя кареглазую со смуглым загаром женщину с юной симпатичной дочерью, но не мог найти повода для близкого знакомства. И такой неожиданный повод появился. Предложил Анне свои услуги, та с радостью согласилась, так как и сама проявила интерес к трактористу. В воскресенье спозаранку, он с ящиком инструментов, ножовкой, топором, молотком и клещами появился у нее на подворье.
– Доброе утро, Анна!
– Доброе, очень доброе, Федор Егорович!
– Называй меня просто Федором или Федей без отчества, а то возгоржусь, – пошутил Головин. – Показывай, что надо отремонтировать, а то руки по домашней работе истосковались?
– Штакетник покосился, кое-где подгнил, на бане крыша, как решето, прохудилась, – посетовала женщина. – Без заботливого хозяина все рушится.
– Не беда, быстро отремонтируем, поправим, – заверил он, ласково глядя ей в глаза. Женщина покраснела, смущенно опустила голову. Он понял, что она давно томиться в ожидании мужской ласки.
– Федя, что вам приготовить на обед? – спросила женщина.
– Обед? Так я еще и пальцем не пошевелил, а уже предлагаешь ложкой поработать? – удивился он. – Сначала дело, а потом гуляй смело.
–Гостя, справного работника, положено сытно потчевать.
– Не привередливый, что сготовишь, то и съем, – усмехнулся Головин.
– Может, позавтракаешь?
– Спасибо, но прежде работа. Мне с детства внушили: кто не работает, тот не ест, – отозвался он. Анна отправилась на кухню. Хлопоча у плиты, она посматривала в окно, наблюдая, как ловко, умело работает Головин. К тому времени от подруг она узнала, что Федор развелся с женой, застав ее с любовником при совокуплении. Но сдержал себя, не дал воли рукам. Измены простить не смог и уехал подальше, чтобы, как говорится, с глаз долой, из сердца – вон.
Между тем Федор играючи отремонтировал штакетник, вкопал новые железобетонные столбики от виноградной шпалеры, взамен подгнивших. Заменил треснувший лист шифера на крыше бани и с озорством признался:
–С удовольствием бы попарился в баньке.
– Приходи, – прошептала она с загадочным блеском в глазах. – Только чтобы никто из соседей не видел, а то по селу сплетни поползут.
–Боишься, что опозорят?
–Не боюсь, перед дочкой, Светкой стыдно будет.
–Ладно, не робей, я тебя в обиду не дам, любой черный рот заткну, – пообещал он. – Если не возражаешь, то я тебя буду звать Анютой? Анна звучит слишком официально, холодно, как на кладбище. Анюта звучит нежно, ласково, сразу напоминает о ранних весенних цветочках анютиных глазках.
– Господь с тобой, называй, как тебе удобно, – согласилась она. – Только не напоминай о кладбище, а то негатив, как банный лист, пристанет. Врачи, особенно психотерапевты, рекомендуют думать о чем-то приятном, светлом, тогда в жизни будет сплошной позитив.
– Не верь эскулапам, этим ангелам смерти, – заметил гость. – Жизнь, словно морская тельняшка, состоит из черных и белых полос. У нас с тобой как раз белая полоса…
– Упаси нас от черных полос, – Анна перекрестилась и пригласила его на веранду. – Федя, вымой руки и за стол. Отведай, что Бог послал.
Головин последовал за ней и замер на пороге. Стол был накрыт белой с набивными розами скатертью. Над тарелками с украинским борщом с чесночными пампушками, пловом и картофельным пюре клубился пар. На блюдах были бутерброды с колбасой, салом и сыром, сливочное масло, сметана, творог, соленые огурчики, помидоры, салат из свежих овощей, крынка с парным молоком. Посреди стола возвышалась литровая бутылка с прозрачным, как слеза, первачом.
–Ну, хозяюшка, вот мастерица, царский обед! – восхитился Федор. – Всю жизнь о такой жене мечтал. Надоело питаться всухомятку, наживать гастрит и язву.