Праведный грех
Шрифт:
– Ишь ты, понравилось, – произнесла она. смежив воловьи с поволокой глаза.
– Тебе, что в тягость? – удивился он.
– В сладость, – призналась Вальчук и, с трудом преодолев искушение, напомнила:– Не все коту масленица. Попарились, сбили оскомину, и будя. Быстро одевайся, скоро появится Светка. Вдруг застанет нас нагишом. Упаси Господь.
– Где сейчас дочь?
– Гостит у Аси Хрумкиной.
Интуиция Вальчук не подвела. Через десять минут после того, как покинув баню, они пили чай с малиной и клубникой за столом в летней веранде, вошла Ермакова. С удивлением и настороженностью, забыв о приветствии, поглядела на крупного мужчину.
– Света, присядь за стол, вместе почаевничаем, – пригласила Анна, но дочь осталась стоять у порога.
– Познакомься, Федор Егорович Головин, механизатор широкого профиля, ударник труда. Он у гендиректора Дягеля на хорошем счету. Не пьет, не курит.
. Гость встал, широко улыбнулся и подал громоздкую руку.
– Вижу, каков ударник труда с ложкой-поварешкой, – дерзко заметила девушка. Резко отвернулась и исчезла за дверью своей комнаты. Головин недоуменно развел руками.
– Федя, не обижайся, не обращай внимания на ее заскоки. Молодо-зелено, еще ветер гуляет в голове, молоко на губах не обсохло. Упрямым характером в отца уродилась, а красотою в меня.
–Да, очаровательная у тебя дочь, – польстил он. – И характер, палец в рот не клади откусит. Но это намного лучше, чем вялая и флегматичная кукла с куриными мозгами. Спасибо за угощение и хмельные ласки. Пора и честь знать.
– Федя, признайся, на какой срок решил со мной связать судьбу? Или, как бабник, поматросил и бросил? – с тревогой спросила Вальчук. – Мне такой ветреный ухажер не нужен, позора и сплетен не оберешься.
–Не бойся, ты моя последняя любовь, как говорят, до гроба, – ответил он.
–Так уж и последняя? – усмехнулась она. – Некоторые бабы считают тебя альфонсом?
– Твои бабы спятили, белены объелись. Альфонс – это паразит, нахлебник, живущий за счет женщин, а я их кормлю, пою, подарки дарю и ублажаю.
– Если не альфонс, то перекати-поле. Носит тебя, словно колючку перекати-поле, по степи, от одной бабе к другой.
–На что намекаешь? – напрягся Головин.
– Совершенно случайно узнала, что до встречи со мной, ты дни и ночи напролет проводил с Катькой Чечулей. Тебя там бабы несколько раз застукали. Значит, она тебя приворожила, серьезный роман?
–Детские шалости, Не бери в голову, не шибко парься, с ней разошлись, как в море корабли,– усмехнулся он. – Ты не девочка, надобно уже понять, что мужику без бабы, как и бабе без мужика, жить тоскливо и одиноко, плоть требует радости и сладости. Пока человек жив, ему хочется сексу. Я – не монах, не евнух. Порадовали с Катькой друг друга и разбежались, не все кошке масленица.
Этот ответ удовлетворил Вальчук, хотя осталась тревога о том, что Федор с такой же легкостью может заявить, что и с ней пошалил от скуки.
Головин тяжело поднялся из-за стола
– Когда мы еще увидимся? – прошептала Анна.
– Хоть завтра, как пионер, всегда готов.
– В воскресенье в семь часов вечера, – назначила она свидание.
–Не забудь истопить баньку, – напомнил он и страстно поцеловал в припухшие губы. Женщина проводила его до калитки. «Федю я никому не отдам», – твердо решила она.
Подруги донимали Анну колкими вопросами. Все уши прожужжали, допытываясь, спит она с Федором или нет? Советовали быстрее выйти замуж, иначе отобьют, уведут мужика, как цыган коня. Она лишь загадочно улыбалась, оглаживая ладонями свои крутые бедра и по внешним признакам, ее облику и настроению нетрудно было догадаться, что у них завязался бурный роман с медовым месяцем. Вечерами, лежа в постели с безмятежно спящей дочерью, Анна стала подумывать, чтобы развеять сплетни и не давать пищу злым языкам, о новом замужестве. Ей претило в глазах односельчан и особенно дочери, прослыть женщиной легкого поведения, блудницей.
«Со Степаном жизнь не сложилась, сгубило пристрастие к водке и «зеленому змию». Только и успели, что дочь народить. Неужели ставить крест на личной жизни и ночами мечтать об очередной тайной встрече с пылким и желанным любовником? – размышляла Анна. – Федор – мужик крепкий, в карьерах не выработанный, лишь на два года старше меня и еще способен радость доставить, детишек сотворить. Глупо отказываться от женского счастья».
К ней возвратилось ранее, было угасшее чувство влечения. Она стыдливо опускала взор, когда Федор, горя желанием и сдерживаемый присутствием Светки, нечаянно прикасался к ее руке или задевал колено. Это касание было словно ожог, как тайный знак, призыв к интимной близости. С трудом сдерживала себя от ответного порыва страсти. Много ли она нежности и ласки испытала. Сдержанный и немногословный Головин события не торопил, довольствуясь тайными встречами. Анна, посоветовавшись с сестрой Лидой, когда та чувствовала себя неплохо, первой сделала шаг навстречу. «Переходи ко мне жить, Федя, а то сплетни по селу бродят о наших тайных отношениях, не хочу прослыть гулящей бабой,– предложила она ему и добавила. – Разве тебе не надоела общага?»
«Надоела, – с радостью признался тракторист. – Я и сам давно хотел попросить тебя об этом, но не решался. Боялся, что откажешь, дашь от ворот поворот. Нравишься ты мне очень, Анюта. Приворожила с первой минуты, особенно после баньки. И дочка у тебя загляденье, невеста на выданье».
«Рано ей еще о женихах думать, молоко на губах не обсохло», – заметила она, обрадовавшись его признанию.
Вскоре после этого объяснения Головин, собрав свои скромные пожитки, переселился в дом Ермаковых. Решили жить пока в гражданском браке, без юридического оформления, а там жизнь покажет, насколько сильны и долговечны чувства. На этом настоял Федор и по характеру добрая, покладистая Вальчук согласилась.
Знать людская молва не осудит. Оба взрослые, порядочные люди, а штамп в паспорте – чистая формальность. Светку, недовольную, ставшую замкнутой и раздражительной, мать переселила в соседнюю комнату и продолжила делить брачное ложе с новым супругом.
К ней словно вторая молодость пришла. Грусть – печаль, постоянная утомленность сошли с ее лица. В глазах, в движениях и жестах появились кокетство и загадочность. Похудела и это раскрыло в ней женственность. Стала больше следить за своим внешним видом, для сохранения свежести лица часто умывалась парным молоком и огуречным соком. Словно десяток лет, под тяжелой ношей которых жила, сбросила с плеч.
Подруги, игриво ощупывая ее живот, подтрунивали: «Когда в нашем полку прибудет? Хороший мужик, как скульптор, женщину лепит. Везучая ты, Аня, в надежные сильные руки попала, такого мужика отхватила. Роди от него и тогда свяжешь ребенком по рукам и ногам, чтобы не сбежал. До гробовой доски будете вместе. Благодари судьбу, а то сих пор горемыкой мыкалась бы с горьким пропойцей».
Она лишь затаенно улыбалась в томительном ожидании вечера и ночи, когда после жаркой баньки с березовыми или дубовыми веничками окажется в белоснежной постели рядом с сильным и нежным Федором. Но нередко в пылу неудержимой страсти они предавались любви и в бане на широкой лавке. Он большой шершавой ладонью ласкал ее пышную грудь, она с упоением отдавалась.