Правее на солнце, вдоль рядов кукурузы
Шрифт:
Официального статуса «душа курса» у нас не имелось, но на одной из наших вечеринок, уже после окончания ЛГУ им. А.А. Жданова мы решили – и никто даже не оспаривал этого решения, что душой курса была, есть и будет Нонна Корженкова. Я часто бывала у нее в коммуналке, не так далеко от Витебского вокзала. Нонна меня часто успокаивала и настраивала на хороший лад. Она понимала и выслушивала всех, это было какое-то всехристианское прощение. Она всем помогала, как могла. Нонна никому не завидовала, ибо она считала зависть участью слабых. У Нонны было призвание – любить людей.
В «Кровавой собаке» от 18-25 июля 1978 г. я прочла репортаж дня под названием «Возвращение Чапы». В репортаже
Всем известно, что Чапа – первоклассная гитаристка.
Мы вздохнули (с облегчением). И вечером все, кто мог, кто хотел и с кем угодно – Любань со случайно приехавшим в Ленинград одноклассником, я со случайно встретившимся на факультете новопутейцем Н.Д. Минкиным, Андре и Сашка – с вечным абитуриентом неудачником Сережей Тучкиным – явились в семь часов на Марата.
Чапа сияла. Она даже достала откуда-то гитару и играла…
В этот вечер мы впервые увидели Чапину маму»
Дальше описывается, что мы славно посидели и попели, проводили меня в дорогу. Я ехала на практику в газету «Комсомольская правда». Я не помню ни новопутейца, ни абитуриента-неудачника, ни прочих личностей, которые забрели ко мне в гости. Я помню только белую ночь, заглядывающую в окно. Помню Наташку Сеину и Андре, которые сидели, обнявшись на подоконнике. И чуть не упали в окно. А, может, это было на другой вечеринке. У меня ведь их столько было – вечеринок юности!
***
О преддипломной практике. Редакция газеты «Комсомольская правда» находилась на 6-м этаже здания Дома печати в Москве, по Старому Петрово-Разумовскому проезду. По поводу этого самого 6-го этажа было много шуток и пародий. Мне нравятся такие строки: «И дом родной. И наш кураж. Шестой этаж…Шестой этаж…»
После того, как летом 1977 г. в «Комсомольской правде» вышел мой репортаж с Всесоюзной ударной комсомольской стройки БАМ «Ребята с 208 километра», я стала частым гостем на 6-м этаже. Я стала активным внештатным корреспондентом «Комсомолки». Помню всех журналистов известнейшей российской газеты, которые давали мне наставления в ремесле. Первым учителем в практической журналистике стала заведующая отделом студенческой молодежи «Комсомольской правды» Людмила Семина. Это она с самого начала заметила во мне некую искру творчества и решила «разжечь благодатный огонь». Перечислю имена журналистов, с которыми я общалась и сотрудничала, приходя в газету. Все эти имена овеяны легендами, а для меня они были просто старшими товарищами, с которыми я летала в командировки, продумывала «ударные концовки» и «увлекательные фабулы» для статей, ходила на летучки. Это были: Элла Щербаненко, Юрий Щекочихин, Леонид Загальский, Леонид Репин, Михаил Хромаков, Василий Михайлович Песков.
Помню, писала Курсовую работу по теме «Роль интуиции в творчестве журналиста В.М. Пескова». В Питере, на факультете мне все завидовали, что я могу вот так запросто брать интервью у Василия Михайловича Пескова, что могу с ним пить кофе на 6-м этаже в редакции и неформально общаться. Песков был невероятно популярен в СССР, он был невысоким мужичком в кепке, самоучкой, все знали, что он родом из деревни. Он сам научился писать и делать фотографии. Был предан журналистике как фанат. Для нас, студентов Песков представлялся полубогом.
Мы уважали наших преподавателей, они учили нас определениям и классификациям. Были и такие, кто удачно объединял в себе теорию и практику журналистики – например, Алексей Яковлевич Гребенщиков. Он был блокадником, работал корреспондентом «Комсомольской
И все же, повторю еще раз: журналистику как ремесло надо постигать в поле. Когда я ехала на преддипломную практику в Москву, в «Комсомольскую правду», я радовалась прежде всего тому, что увижу Михаила Хромакова. Он был моим кумиром – подтянутый как стрела, мобильный, всегда занятый делами. Он писал эмоционально и страстно, ничего не боясь. Ритм огромного мегаполиса был его ритмом, он жил в унисон Москве. Это была любовь ученицы к своему учителю, но она была приправлена еще и другим чувством, глубоко спрятанным от чужих глаз – мне в глубине души хотелось, чтоб мой мужчина, которого я обязательно встречу, будет похож на Хромакова. Хромаков был живой иллюстрацией к книге Зигмунда Фрейда «Три эссе о теории сексуальности», у него было все нормально и с сексуальностью, и с творчеством, и с взаимовлиянием одного на другое, то есть с сублимацией.
Мы с Михаилом сидели в отличном буфете «Комсомольской правды», в котором и черная икра, и красная рыба, и шпроты и прочие деликатесы советского времени водились и говорили об ударных комсомольских стройках и музыке. Кажется, эти темы нас двоих объединяли.
– Вот, знаешь, Ира, мне как и тебе нравится дух больших строек, – говорил Михаил. – Вроде в Москве драйва хватает. Но стройки, они дают другой драйв – веру в то, что ты сам можешь что-то построить. Целый город можешь сам построить, с нуля. Улицы назвать именами друзей-первостроителей. У нас, в отделе студенческой молодежи в 1975 году родилась мысль переименовать г. Гжатск, где появился на свет первый космонавт, в г. Гагарин. Мы решили перестроить этот город. Нас поддержал Центральный штаб ССО. Я там дневал и ночевал, в Гагарине. Меня называли «дублером» мэра этого города. Книгу с фотографиями про Гагарин сделал, прямо как Вася Песков, большой знаток собственной интуиции. Ладно, расскажи про питерский рок, – просит Хромаков.
Я рассказываю. Про наши посиделки, про новые диски.
– Я скоро здесь, в Москве создам свою рок-лабораторию, – говорит Хромаков и смотрит на меня смеющимися глазами, из-под модных очков. Мы быстро допиваем кофе и уходим на закрытый просмотр фильма «Пролетая над гнездом кукушки». Просмотр идет без купюр, переводчик даже переводит ненормативную лексику. В СССР такое можно было увидеть только в андерграунде, а я смотрю в центре Москвы, в «Комсомолке». Потом бредем домой по вечерней Москве, я пытаюсь расколоть Хромакова по поводу того, когда и где он создаст рок-лабораторию, но он молчит.
Тогда, в преддипломную практику я написала несколько статей. Но снова была такая, которая прославила меня, и все мои именитые учителя похвалили меня за нее. Мне удалось открыть новое имя в живописи – художника Константина Васильева. Для этого я съездила в командировку в село Васильево, что рядом с г. Казань Татарской АССР. Я познакомилась с матерью художника Клавдией Парменовной. Женщина рассказала мне: у ее сына не было славы, титулов, ни одной большой выставки при жизни, ни одной хвалебной статьи о его творчестве, но она знала, чувствовала сердцем – он настоящий художник.