Правее на солнце, вдоль рядов кукурузы
Шрифт:
Вскорости, впрочем, я познакомилась с новыми людьми, и они частично залечили мои душевные раны. Мою новую подругу звали Каталин Киш – она приехала стажироваться из Будапештского университета, а нового друга звали Таито, он был бакалавром искусств из Хельсинского университета. Родители Киш когда-то учились в России, они тоже были журналистами, отец всю жизнь проработал на Венгерском радио. Позже, уже после окончания ЛГУ я побывала в Будапеште и мне составляло необыкновенное удовольствие пить кофе с отцом Каталин в их квартире напротив Венгерского парламента, как две капли воды похожего на Лондонский парламент. Мы говорили, кстати, о проблеме поиска «настоящих героев», и пришли к выводу, что их можно найти везде,
Впрочем, даже сейчас, 40 лет спустя после окончания ЛГУ я уверена, что может быть два пути: ты отправляешься за своим героем далеко, в совершенно неизведанные и экзотические места, и второе – ищешь его на улицах своего города. И тот, и другой путь правильный. Все зависит от ракурса взгляда.
Таито был сыном советского военнопленного. Он почти ничего не знал о своем отце, никогда в жизни не видел его. Таито рассказал: полк военнопленных разместился в маленьком финском городке. Мать Таито присматривала за больными. Ей было восемнадцать лет, ее звали Кристиной. Она совсем не знала русского, он – финского. Они провели вместе всего несколько дней. Потом полк военнопленных неожиданно угнали дальше. Кристина не успела попрощаться с любимым, не записала его адреса. От русского у нее ничего не осталось – конечно, кроме Таито. Женщина ждала его всю жизнь, но чуда не произошло – возможно, русского вскорости убили. Таито был уверен, что его отец – ленинградец.
9 мая, в День Победы мы втроем – я, Таито и Каталин – отправились на Пискаревское кладбище. Таито читал надписи на каждой могиле. Сделать это было нелегко – людей на Пискаревском было огромное количество. Поистине это было настоящее паломничество – слезы, поцелуи, встречи через десятилетия.
Вечером мы выпили бутылку шампанского. В студенческом общежитии, что находилось напротив Петропавловской крепости, на Мытнинской набережной, мы смотрели салют. Окна выходили на Неву. Каталин отсчитывала удары пушек, ее рука с шампанским немного дрожала. И вот когда прогремел и разлился по небу 33-й «букет Победы», ясно осветивший, и Неву, и Петропавловку, и Стрелку мы все втроем обнялись и поцеловались.
Нейтральные периоды жизни, без особых эмоциональных перегрузок и любовных тревог, полезны в плане накопления знаний. Меня увлекало и интересовало все. Иммануил Кант, Жорж Санд, Гийом Аполлинер, Грэхэм Грин, Артур Шопенгауэр. Их интеллектуальное партнерство меня устраивало. Кое в чем они друг друга исключали, но связующим звеном между ними была я как личность.
***
Об однокурсниках. Настал момент сказать о моих однокурсниках. Помимо общения с членами «золотой пятерки», я еще довольно много времени посвящала своей однокурснице Ире Лукьяновой и членам 4-й группы нашего «журавлиного факультета». Про них и хочется сказать несколько теплых слов.
Ирка Лукьянова была родом с Крыма – земли, о которой я мечтала всю жизнь, я – с Крайнего Севера. И мы сошлись, лед и пламень. Я – немножко «замороженная» в своих эмоциях, часто сдержанная в проявлении чувств и Ирка – целый фейерверк южных страстей. Мы называли друг друга «стилистами». Это было очень почетно иметь статус стилиста. Тем самым мы подчеркивали свою исключительность – ведь мы не просто «студентусы», мы владеем инструментами формирования точных выражений, языковых формул. Вот, например, мы придумали всех наших однокурсников классифицировать по неким группам. Помню, у нас была «Колея боевых подруг». Попасть в нее было очень почетно – надо было сделать нечто выдающееся. Посему, когда 40 лет спустя, в 2020 г. мне позвонила Люда Мишина, тоже наша однокурсница и представилась как член Колеи боевых подруг, я очень обрадовалась, хотя никак не могла вспомнить, что же она такое совершила в студенчестве. Но просто так туда однокурсники не попадали. Была у нас Колея позора. Помню, в ней почти постоянно находился Коля Сытый. Что же он такое сделал? Не помню, все же 40 лет прошло. Скорее всего, потому, что перманентно подсмеивался над нами с Иркой.
Ирка называла себя Нансеном, а я себя – Амундсеном. Мы считали, что наша стезя – путешествия, открытие новых земель. Мы мечтали о длительных необычных путешествиях, со многими поворотами судьбы, препятствиями и их успешным преодолением. Даже в людных местах, в которых мы бывали, мы называли друг друга Нансен и Амундсен. Мы постоянно писали друг другу письма и подавали телеграммы. Тексты были странными, что-то типа «грузите апельсины бочками тчк» или – «маяковский завтра умрет. маяковский». В письмах и телеграммах мы оттачивали стиль.
Наша 4-я группа была дружной. Про Наташу Сеину, Люду Залозину, Ниночку Алпатову я уже рассказала. Комсоргом курса была Люба Васильева, из нашей группы. Любка была такой домашней, созданной для семьи. А на самом деле на 1 курсе она развелась с мужем-рабочим, углубилась в общественную работу и настроилась на карьеру. Был еще Андрей Бурдыкин. Он напоминал лохматого барда и всегда был рыцарем по отношению к девчонкам. Андрей на курсе был знаменит тем, что писал рецензии на кино. Он был точен и оригинален в своем анализе. Преподаватели от него были просто в восторге, особенно женщины в возрасте. Андрей был настоящим стилистом. Надо было для него придумать какую-то свою колею, какую-нибудь Колею рыцарей благородного образа. Ленка Плюйко была женственной, мудрой, свои таланты не выставляла на показ, всегда писала что-то для себя, расценивая творчество как путь познания души.
А еще были такие личности как Оля Данилова и Вова Беляев. Оля была маленькой хорошенькой девочкой. Какое-то время мы даже жили вместе с ней на Марата. Я называла ее «Человек». Вовка был крупным парнем, Ольга с Вовкой вместе смотрелись очень пикантно. Они вроде бы не подходили друг другу даже в духовном плане: Вова был жестким, ироничным, из однокурсников ему мало кто нравился. Ольга была доброй и мягкой. Но исходя из правила, что противоположности притягиваются, Ольга и Вова все же поженились на V курсе и вместе уехали жить в Мурманск, на родину Вовы.
На курсе у нас кроме Даниловой и Беляева, были еще красивые пары: Генка Матвеев и Неля Дакова – они уехали на родину к Неле в Болгарию, Алла Шаткова и Кирилл Набутов – они остались в Ленинграде.
– Ну что, публицисты?! – говорил Кирилл Набутов, густым голосом, обращаясь к однокурсникам, и слегка подсмеивался над ними, потому что они ругались и толкались в буфете. Как говорится, журналистика журналистикой, а кушать хочется всегда. Но Кирилл говорил это беззлобно. Он заходил в буфет выпить тройной питерский кофе из обкусанных чашечек и поболтать с коллегами.
У Кирилла и Аллы, когда мы были еще студентами, родился сын. Кирилл зашел в буфет, чтобы выпить кофе, потому что это было священнодействием и сказал громко, чтоб его все слышали:
– Я назову сына Олдингтоном!
Это, конечно, был прикол. Ему, наверное, все надоели с вопросами. Но все равно он был рад, что его поздравляют. Весь курс знал, что Кирилл – сын знаменитого питерского спортивного обозревателя Виктора Набутова, друга Николая Озерова, но Кирилл вел себя просто, общался со всеми, даже с нашими местными «алкашами», которые были убеждены, что алкоголь – непременный спутник профессии. Таким же целеустремленным в плане продвижения карьеры, правда, уже без бэкграунда был Игорь Мосин. Когда мы были еще «зелеными студентами», он все время пропадал в Москве, в газете «Известия». Игорь не тратил времени зря – он был настоящим репортером, всегда подтянутым, мобильным, преданным делу. Такое ощущение, что у него в нескольких местах комнаты был прикреплен лозунг «Ни дня без строчки!» – он напоминал ему, что нельзя расслабляться.