Правила качка
Шрифт:
Из моего горла вырывается стон.
— Ладно.
— Хорошо. — Мой взгляд летит к ее макушке, когда она коротко кивает. — Значит договорились.
— По рукам? — Когда я протягиваю ей свою мозолистую руку, она отводит свою назад.
Заправляет непослушную прядь волос за ухо и смотрит себе под ноги.
— Все в порядке.
Она ведь не боится меня, правда? Я засовываю руки в карманы своих шорт-карго.
— Примешь душ?
— Я... да. Хотела бы я отказаться, потому что все это так неловко для меня, но так как я начинаю вонять, как винокурня, мне, вероятно, нужно это сделать.
—
Она морщит нос.
— Ну спасибо.
— Я просто прикалываюсь над тобой.
— Хорошо, ладно... — Она поднимает в воздух свою чистую одежду. — Давай, показывай дорогу.
Вместо этого я указываю на лестницу и показываю пальцем в том же направлении.
— Вверх по лестнице, первая дверь направо. Покопайся вокруг в поисках полотенец — я думаю, что они там есть.
По крайней мере, должны быть, потому что моя мама и сестра приехали на один уик-энд и не уехали, пока дом не был заполнен и безупречно чист. У меня было все необходимое, когда я переехал сюда, как у избалованного сына миллиардера.
Боже, надеюсь, что Тэдди не будет вести себя странно со мной после того, как проведет здесь эту ночь.
Я слушаю, как она тихонько удаляется, как ее босые ноги поднимаются на второй этаж, а затем дверь в гостевую ванную со щелчком закрывается.
Звук поворачиваемого замка.
Я ухмыляюсь этому — ее осторожности. Прислонившись спиной к стойке, почесываю живот. Встаю во весь рост и потягиваюсь. Поднимаюсь по лестнице в хозяйскую спальню, намереваясь смыть с себя грязь.
Я уже привык к этому — я никогда не покидал домашнюю вечеринку, не будучи покрытым чем-то отвратительным, точно так же, как я никогда не покидал поле для регби, не будучи покрытым потом, пятнами травы и грязью.
Горячая вода стекает с моего тела, и я мысленно возвращаюсь к девушке, стоящей в душе дальше по коридору. Она не откровенно сексуальна, но в моем доме никогда не было девушки, поэтому, естественно, моя рука блуждает на юг.
Я не нарочно представляю себе ее пышные бедра или форму грудей, прижатых к бледной тонкой ткани дешевого платья.
Это просто... случилось.
А еще так случилось, что я не занимался сексом уже... Боже, я даже не знаю, как долго. Начиная со второго курса, если бы мне пришлось угадать. В тот год, когда я решил, что не хочу, чтобы меня трахали просто из-за моего лица или моей фамилии. В тот год, когда я отрастил бороду и позволил своим волосам стать длинными, и развил предвзятое отношение к слабому полу.
Это не их вина — это моя вера в то, что некоторым из них в действительности было на меня насрать.
Эрекция растет между моих ног, когда я медленно поглаживаю её, стоя под теплыми струями. Глаза закрываются, пальцы сжимают основание моего члена.
Для высокого парня у меня средний размер, когда дело доходит до члена, но он толстый и всегда готов встать по стойке смирно.
Одна рука упирается в кафельную стену, другая обхватывает и поглаживает. Скользит вверх-вниз, вверх-вниз.
Я стону, представляя себе Тэдди в моем душе, голую кожу, сиськи и задницу. Интересно, какая у нее киска — бритая, проэпилированная
Я стону.
Рот приоткрывается, очевидно потому, что мастурбация собственного члена чертовски хорошо чувствуется. Да, я чувствую себя каким-то извращенцем, но это не моя вина, что у меня вдруг появились фантазии о ней. Я теплокровный, наполненный гормонами мужчина, и в моем доме голая женщина, которую я не могу и никогда не буду трахать.
Плюс я возбужден.
Рука — это одно, а киска — совсем другое, и я так давно ни с кем не трахался. Слишком долго. Я почти не помню, каково это — погрузиться в одну из них, так что нет никаких причин, почему я стал жестким из-за Тэдди...
Она симпатичная, но не красавица. Благодетельная, как соседская девчонка. Прилежная. Трудолюбивая, если я правильно ее определил — вероятно, здесь на стипендии.
Я знаю ее типаж.
Дешевая одежда. Дешевые украшения. Нет машины.
Беспокоится о том, что подумают ее друзья, и слишком боится сказать им, чтобы они отвалили.
Честно говоря, я удивляюсь, что у нее нет твердости характера. Ее тип обычно решительнее — те, кто должен сам о себе позаботиться и должен пробивать себе дорогу в этом мире без помощи родителей.
Я опускаю голову, мои плечи сгорблены, пока я поглаживаю свой скользкий член, провожу языком по нижней губе. Прикусываю губу между зубами. Глаза все еще крепко зажмурены.
Образы Тэдди заполняют пустоту за моими веками.
Мой член заполняет пустоту в моей сложенной ладони.
Этого недостаточно, и я начинаю гладить сильнее. Жестче. Из моего горла вырывается низкий стон, эхом отражающийся от кафельной плитки в душе, и я отказываюсь произносить имя, срывающееся с кончика моего языка.
Не произноси это.
Не смей, бл*дь, этого говорить.
Я не произношу имя — но был очень близко, — и когда кончаю, это горячее, чем вода, которая смывает семя в канализацию.
Не знаю, как долго стою под душем, прежде чем ополоснуть все остальное тело, но этого времени вполне достаточно, чтобы Тэдди оделась и спустилась вниз. Когда я заканчиваю и спускаюсь вниз, нахожу ее свернувшеюся калачиком на диване в гостиной.
Ничего не включено: ни телевизор, ни радио, и она не играет в своем телефоне. Только свет из кухни струится в комнату, отбрасывая сияние. Колени прижаты к груди, на коленях у Тэдди лежит одеяло, натянутое до подбородка, плечи обнажены, если не считать лямок того, что должно быть белой майкой.
— Эй. — Она поднимает глаза, когда я вхожу в комнату, и еще глубже закутывается в одеяло.
— Эй. — Я плюхаюсь в кожаное кресло напротив нее, положив ноги на деревянный кофейный столик. Расставив ноги, переплетаю пальцы за шеей — так удобнее наблюдать за ней.
Она смотрит на меня в темноте, но не расчетливо. Больше похоже на то, что она пытается решить, собираюсь ли я наброситься на нее или что-то еще. Должна ли она убраться к чертовой матери из комнаты или остаться на месте.
Я хочу посмеяться над ее отвращением ко мне и в то же время хочу нажать на ее кнопки.