Правила одиночества
Шрифт:
— Удивительное дело, — заметил Сенин, — хоть я и не за рулем, а все равно, внутренне подбираюсь при виде гаишника.
— Это генетический страх перед человеком в форме, — пояснил Ислам, — он присущ людям, живущим в тоталитарном обществе. Марек Хласко говорил, что если ему встречался полицейский, он даже сходил с тротуара на мостовую, причем происходило это уже в эмиграции, в Америке, где, как известно, общество самое что ни на есть демократическое.
— Марек Хласко — это кто? — поинтересовался Сенин.
— Польский писатель, полудиссидент, вроде нашего Довлатова.
— Здесь, сейчас будет направо, — сказал Сенин, — через лесопарк проедем.
Ислам повернул в указанном месте, и через сотню метров они оказались в натуральном лесу, дорога описала кривую и вывела к озеру, с островом посередине.
— Жалко, что сейчас не лето, — произнес Сенин.
— А то что, искупался бы?
— Да нет, я вообще не охоч до купания в московских водоемах, просто здесь девки часто загорают с голыми сиськами.
— Ты что же, вуайерист?
— Нет, конечно, но на голых девок смотреть люблю, я тебе больше скажу, ради этого я даже зимой в проруби купаюсь, голый.
— На русалок смотришь?
— Нет, я просто знаю людей, сектантов, вернее — это приверженцы языческих верований дохристианского периода Руси. У них есть такой обряд: и мужики, и девки нагишом купаются в проруби. Так я из-за этого тоже с ними в прорубь сигаю.
— Какие страсти ты мне рассказываешь.
— Да уж, страстями я не обделен.
— Я смотрю, Александр, ты живешь полной жизнью.
— Здесь левее, — предупредил Сенин, — еще раз налево, под мост и направо.
Теперь они ехали вдоль железнодорожной насыпи, на вершине которой мчался поезд, сопровождаемый шлейфом из разноцветной листвы.
— А ничего таратайка, — похвалил Сенин, — шустрая. Здесь вот тормози.
Ислам остановился. Сенин показал на пустырь, лежащий в стороне от дороги.
— Пошли, — предложил он, — разомнем ноги.
Указанная территория была изрядно захламлена строительным мусором, но за пустырем действительно возводились жилые дома.
— Сколько здесь? — спросил Караев.
— Больше гектара.
— Что-то мне это напоминает из мифологии.
— Из какой? — поинтересовался Сенин, любитель кроссвордов, — сейчас мы это враз установим.
— Из древнегреческой, только там два слова, первая буква А.
— Авгиевы конюшни, — выдал довольный Сенин.
— Вот именно, ты знаешь, сколько денег понадобится, чтобы вывезти весь этот мусор? Я не Геракл, да и реки поблизости не наблюдается.
— Ну бомжей нагнать сюда, — неуверенно пробормотал Сенин.
— Ты шутишь, если бы бомжи могли работать, они не были бы таковыми.
— Ну не знаю, товар, как говорится, лицом — тебе решать.
— Скидка нужна, — заявил Караев, — на уборку территорий, скидка, соизмеримая с твоей долей.
— Вопрос сформулирован, осталось довести до другой договаривающейся стороны, — констатировал Сенин, — уже кое-что.
Возвращение блудного попугая
Голос в телефонной трубке произнес:
— Здравствуйте, это Маша.
— Я узнал. Здравствуй. Как дела?
— Узнали, я очень рада, дела ничего. Можно я приеду к вам, только не задавайте глупых вопросов, типа — зачем.
— Хорошо, не буду, только ты без вопросов объясни цель своего визита.
— Я забыла у вас свои вещи, хочу забрать.
— Чтобы забрать вещи, надо их сначала привезти, что-то я не припоминаю, чтобы ты ко мне с вещами приезжала.
— Я имею в виду свою одежду: шорты, майку, я в них убиралась.
— Ну что с тобой делать, приезжай как-нибудь.
Через несколько минут после этого разговора в дверь позвонили. Удивленный Ислам отпер дверь и увидел на пороге Машу, она была накрашена, и от этого казалась вульгарной. Губы ее кривила обычная усмешка.
— Однако быстро ты обернулась, — заметил Ислам.
— Вы же сами сказали приезжай. А я снизу звонила.
— Знаешь анекдот про Насреддина, как он стоял у своей ограды и вдруг увидел проезжающего мимо всадника, который поздоровался с ним. В ответ Насреддин в лучших традициях восточного гостеприимства пригласил его спешиться и отдохнуть в его доме. Путник же, вместо того чтобы, как принято там же, на Востоке, поблагодарить и отказаться, тут же соскочил с коня и спросил: «Куда мне привязать свою лошадь?» «К моему слишком длинному языку», — ответил смущенный Насреддин.
— Намек не поняла, — заявила Маша. Она стянула с себя курточку, прошла в ванную стала мыть руки.
— Двадцать лет назад девушки были более догадливы, — сказал Караев, — и более обидчивы.
— Мне все равно, какие были девушки в ваше время, — невозмутимо произнесла Маша, — наше поколение делает что хочет, и я считаю это правильным, у нас нет комплексов.
Она вытерла руки и прижалась к Исламу.
— Кажется, мы расстались, — осторожно заметил Ислам.
— Ну и что, долгие проводы — короткие встречи.
— Ну и где же твои вещи, разрешите полюбопытствовать?
— Слушайте, не будьте занудой, у меня нет привычки разбрасываться своими вещами. Мне нужен был повод, вот и все.
Обезоруженный ее искренностью, Ислам только усмехнулся. Он мягко отстранил девушку, пошел в гостиную и сел в кресло. Маша последовала за ним.
— Ну, что скажете? — спросила она. — Я жду приговора суда.
— Повинную голову меч не сечет, — ответил Ислам.
— Знаете, какое ваше качество мне больше всего нравится? Мудрость!