Правила одиночества
Шрифт:
— Вот это зря, — крикнула ему через дверь Лена, — при высокой температуре водные процедуры вредны.
Караев что-то ответил, но сквозь шум падающей воды было не разобрать — что-то вроде: «Иди к черту» или:
«Не твое дело». Елена пожала плечами и прошла на кухню, включила чайник. Облаченный в толстый халат, Ислам вышел из ванной, прошествовал в спальню, ВКЛЮЧИЛ ночник и залез под одеяло прямо в халате, его знобило. Появилась Воронина, неся поднос, на котором высилась большая кружка с чаем и розетка, полная желтой массы.
— Спасибо, — сказал Ислам, — а это откуда?
— Это мед.
— Я вижу. Ты что, с собой принесла?
— Нет, это твой.
— Странно, а я искал — не нашел.
— Плохо искал — на кухне мужикам вообще делать нечего, там женские руки нужны.
Ислам закрыл глаза.
— Ты пей, пока горячий, еще хочешь что-нибудь?
— Танец живота, — сказал Ислам.
— Танец живота? — переспросила Воронина. — Я не умею, но попробую — я видела в Египте.
Она стала расстегивать пуговицы на кофте.
— Не надо, — остановил ее Караев, — я пошутил.
— Ты не шути так со мной. Ислам сделал глоток и поморщился.
— Не нравится? Горячий?
— Глотать больно, — пожаловался, — у меня ангина, наверное.
— Надо пополоскать горло коньяком, пойдем, — она взяла его за руку.
— Еще чего — коньяком горло полоскать! Я не извращенец, не хочу, — Ислам высвободил руку, — и вообще, держись от меня подальше — я могу заразить тебя гриппом.
— Я готова заразиться от тебя не только гриппом, но чем угодно, хоть желтой лихорадкой.
Ислам поднял на нее глаза, Воронина была прекрасна в этот момент самоотверженности.
— Хорошо сказано, — улыбнулся Караев, — но давай о чем-нибудь хорошем, не надо про лихорадку.
— Я не шучу, — сказала Елена, — я действительно готова сделать для тебя все. Почему же ты отталкиваешь меня?
— Потому что я не люблю крайностей.
— Не поняла?
— Ты человек крайностей — ты готова заразиться, чтобы что-то доказать мне, но при этом ты — тот самый человек, который меня когда-то легко предал.
— Ты всю жизнь мне будешь об этом напоминать?
— Ты вынуждаешь меня говорить об этом.
Воронина ничего не сказала — на этот раз промолчала, что было нехарактерно: обычно последнее слово оставалось за ней. Видимо, решила не усугублять состояние больного. В наступившей тишине было слышно тиканье будильника, стоявшего на прикроватной тумбочке.
— У тебя есть шерстяные носки? — вдруг встрепенулась Елена.
— Уже надел, — еле слышно отозвался Ислам — он лежал с закрытыми глазами, пытаясь сохранить равновесие на кровати, которая почему-то норовила взлететь вместе с ним.
— Точно надел?
Ислам выпростал ногу из-под одеяла и продемонстрировал. Воронина одобрительно кивнула.
— Тебе принести еще чаю?
Караев покачал головой.
— Знаешь, — улыбнулась Лена, — это, конечно, ужасно глупо и, может быть, кощунственно, но я даже рада, что ты заболел. Ты такой спокойный — не ругаешься, не гонишь меня.
— Тебе пора уже домой, — сказал Ислам.
— Я, пожалуй, молча посижу, — заявила Елена. Ислам вытащил из-под одеяла руку с градусником, который все это время он держал под мышкой.
— Дай я посмотрю, — попросила Елена.
Ислам протянул ей градусник, откинулся на подушку.
— Сорок градусов! — воскликнула Воронина. — Надо вызвать «скорую».
— Может, обойдется?
— При сорока двух люди умирают, а ты мне еще нужен. Где телефон?
— Сзади тебя, — сказал Ислам.
У него не было ни сил, ни желания спорить с этой женщиной. Он закрыл глаза и тут же забылся. В обморочном жарком сне он увидел свою мать. Она сидела на скамейке во дворе их дома, под зонтообразным деревом, опустив голову, и в задумчивости водила прутиком по земле. Ислам окликнул ее и завел с ней разговор, и все это время его неотвязно преследовала мысль: как это возможно, если она умерла несколько лет назад? Не удержавшись, он спросил как можно деликатней.
— Мама, а ты себя как чувствуешь?
— Хорошо, — ответила мать. Ислам, помедлив, задал новый вопрос:
— Мама, извини, а говорили, что ты умерла? Мать взглянула на него с усмешкой и сказала:
— Разве ты видел меня умершей?
— Нет.
Ислама, в самом деле, в это время не было в Ленкорани. Он поспел только на поминки. В Азербайджане людей хоронят в тот же день, из-за жаркого климата.
— Не слушай ты людей, — сказала мать, — болтают они всякие глупости.
От счастья Ислам засмеялся — радость стеснила его грудь, и Ислам открыл глаза. Воронина сидела в том положении, в каком он ее оставил.
— Тебе снилось что-то хорошее? — спросила она.
— Почему ты так решила? — вопросом на вопрос ответил Ислам.
— Ты смеялся во сне.
— Мне снилась мама — она сказала, что не умерла.
— Это здорово, — обрадовалась Воронина, — значит, у тебя будет все хорошо.
— Да, в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо. «Скорая» еще не приехала?
— Я же только что ее вызвала!
— Разве я так мало спал?
— Спал? Да ты вообще не спал — закрыл глаза и открыл сразу.
— Он умер, закрыл глаза и тут же открыл, но был уже мертвец и смотрел как мертвец.
— Прекрати глупости говорить.
— Это не глупости, это Николай Васильевич.
— Какой еще Николай Васильевич?
— Гоголь.
— Нельзя что-нибудь более жизнерадостное цитировать?
«Скорая» приехала через два часа. Когда Ислам поинтересовался причиной опоздания, врач даже обиделся:
— Мы вообще могли бы не приехать — у нас вызовов много. Мы разорваться не можем, и бензина у нас нет. На что жалуетесь?
— Доктор, вы не видите, что у человека жар, высокая температура? Сделайте ему укол жаропонижающего, — вмешалась Воронина.