Правила отбора

Тимофеев Владимир

— У рабочего человека премию даже генсек не отымет, — хохотнул в ответ дядя Коля и махнул рукой на соседа. — Знакомься. Брательник мой. Двоюродный. Тоже Николай и тоже Барабаш, только моего батьку Иваном звали, а его — Серафимом.

«Двоюродный? Уж не тот ли, про которого Барабаш говорил, что работает в Курчатовском институте?»

Догадка оказалась верной.

Николай Серафимович Барабаш действительно работал в ИАЭ. Только не инженером или учёным, а дежурным сантехником. В принципе, тоже нормально. Ответственность небольшая, а пропуск на территорию есть. Если с таким закорешиться, хуже точно не будет. Я ведь сюда как раз из Курчатника

«прилетел». Кто знает, до чего там в будущем Синицын додумается? Может, обратно тоже можно только оттуда вернуться? Поэтому всякий контакт с обладающим допуском в ИАЭ может оказаться полезным…

— …ты представляешь, Дюха, что этот гад учудил?

Я отвлёкся от размышлений.

— Что?

— Пить бросил!

— Не может быть! — картинно всплеснул я руками.

— Может, Дюх. Ещё как может. Вон, глянь, что мы пьём.

Я заглянул в «дядиколину» чашку.

— Чай.

— Во! — Иваныч поднял указательный палец. — Раньше-то, как встречались, или по пиву, или по рюмочке. А что сейчас? Срамота! Прямо как бабы.

— Дурак ты, Колька, — добродушно усмехнулся в усы брательник.

— Чего дурак-то?

— Того, что главного ты так не понял.

— А ты, получается, понял что ли?

— Понял. Недавно. Жизнь, Колька, настоящая жизнь проходит мимо нас с каждой рюмкой, с каждым неправильным шагом, с каждой глупостью, которую мы делаем. Кто знает, что с нами случится завтра, через неделю, год или, например, лет через тридцать…

На этом месте я непроизвольно напрягся.

— Мне вот давеча дядя Женя сказал: от нас всё зависит, только от нас. Как будем себя по жизни вести, так жизнь и сложится. И наша собственная, и тех, кто рядом, и всей страны. Такие вот пироги, Колька.

Иваныч цокнул и покачал головой.

— Ну, ты даёшь, Колян! Право слово, не ожидал от тебя.

— Да я и сам от себя такого не ожидал, — пожал плечами Барабаш-«два». — Месяц назад даже не думал… Да, кстати! Я что пришёл, — внезапно сменил он тему. — Дело у меня к тебе есть. Важное.

— Какое? — подался вперёд дядя Коля.

— Бате хочу помочь. Его «Запорожец» уже и не ездит совсем, а у Лидкиного мужа один знакомый «Москвич» продаёт, почти новый, четыре года, и всего за две тысячи. Нет-нет, я не взаймы просить, — замахал руками сантехник, видя, что брат собирается что-то сказать. — Помнишь, у меня монетка была. Рубль старый, серебряный.

— Помню.

— Так вот, хочу я его продать. У наших поспрашивал, говорят, такой сейчас тысячу стоит. Но мне, сам понимаешь, одной тысячи мало. Ищу вот теперь, может, где у кого знакомые есть, кто монетки всякие собирает, старинные? Может, они подороже купят? У вас тут как? Не слыхал? Есть такие?

— У нас? — почесал в затылке Иваныч. — Знаешь, Колян, может, и есть, но я про таких не слышал. И потом, у тебя же, помнится, не одна монетка была, а две. Продай обе, две тыщи как раз и выйдет. Ага?

— Не, две не могу.

— Жалко что ли?

— Не жалко. Просто у меня второй уже нет.

— Потерял?

Брат дяди Коли покачал головой.

— Нет, Коль. Не потерял. Подарил. Одному хорошему человеку.

— Эвона как, — удивлённо пробормотал Иваныч. — Даже странно. Столько лет эти монеты хранили, тряслись, как над старыми яйцами, и тут — хоп! — одну продаём, вторую вообще — дарим. С чего бы? Неужто трезвость так повлияла?

— Нет, Коль. Трезвость — это в придачу. А так… — сантехник грустно вздохнул. — Понимаешь, я, наконец, понял. Зачем хранить мёртвым грузом то, что можно

пустить на нужное дело? Мы ведь уже и не знаем, откуда эти монеты, кто их нашему прапрапрадеду подарил, и о самом о нём почти ничего не помним, только как звали и то — неточно. Прошлое, Коль, его, конечно, знать надо, но будущее-то важнее, ведь так?

Иваныч задумался, а я, воспользовавшись внезапно возникшей паузой, осторожно встрял в разговор:

— А что за монетка-то? Можно взглянуть? Или нельзя?

Николай «второй» повернулся ко мне.

— Отчего же нельзя? Можно.

— И даже нужно. Студент нынче богатый пошёл. В фирме ходит, — со смехом добавил Николай «первый», явным образом намекая на мои джинсы с лэйблом, кроссовки с трилистниками и куртку из натуральной кожи. И хотя второе и третье я не покупал, а получил в подарок после памятного бильярда в Сокольниках, объяснять это Иванычу и его брату не было никакого смысла. А вот польза, наоборот, имелась. Поскольку, чем больше веры в платёжеспособность «клиента», тем легче потом согласиться на сделку.

— Вот. Гляди.

Я аккуратно взял протянутый мне серебряный рубль и начал его осматривать. Очень внимательно, припоминая по ходу всё, что когда-то рассказывал о старинных монетах Борис Маркович Кацнельсон, наш конструктор и одновременно коллекционер, любитель нумизматических редкостей.

Итак, аверс.

Портрет Александра Первого с «длинной шеей».

Почему с длинной?

Да потому что она и впрямь длинная. Неестественно длинная.

Почему Александра?

А потому что написано: «Б.М.АЛЕКСАНДРЪ I. ИМП И САМОД. ВСЕРОСС с.п.б.».

Теперь реверс.

Двуглавый орёл без кольца с вензелем «А I» и круговой надписью «РУБЛЬ 1801 МОНЕТА».

Хм… Если верить тому, что говорил Кацнельсон, в руках у меня настоящий «Александровский пробник».

Происходи дело в российских двухтысячных, я бы ни секунды не сомневался, что это обыкновенная «китайская подделка» с реальной стоимостью «пять долларов, включая доставку». А вот в советских восьмидесятых… нет, до таких подделок здесь ещё не дошли. Кроме того, ни Иваныч, ни его брат совсем не похожи на ушлых цыган или хитровыделанных гастарбайтеров, торгующих «стариной» на узких улочках в центре Москвы. Да и цена, которую упомянул сантехник, для этого времени вполне адекватная. В смысле, адекватная для постороннего. Эксперт оценит эту монету дороже, причём, существенно, тысяч примерно пять или шесть, но опять же — это цена для «своих. Больше за неё здесь и сейчас никто не заплатит — социализм всё-таки, сверхбогачей, даже подпольных, днём с огнём не найдёшь, а связываться с иностранцами себе дороже. Исключение составляют лишь те, кто точно знает, сколько будут давать за пробник восемьсот первого года лет через двадцать-тридцать.

Нет, я не собирался покупать этот рубль и оставлять его в каком-нибудь тайнике в качестве долгосрочной инвестиции в будущую безбедную жизнь. Задумка заключалась в другом.

В своём последнем послании Синицын предупреждал, что какое-то время не сможет, как раньше, отправлять «письма» из 2012-го в 1982-й. Связь восстановится, только когда они со Смирновым соберут новую установку. Чего друг не упомянул, так это того, сколько придётся потратить на комплектующие. Подозреваю, что речь пойдёт не о тысячах и не о десятках тысяч. Цена вопроса будет составлять миллионы, и я не уверен, что Шурик и Михаил Дмитриевич быстро найдут нужную сумму. Так что помочь им — это почти то же самое, что помочь самому себе…