Правила Реннера
Шрифт:
Я показываю язык телефону, но потом замечаю, что мой аккумулятор разрядился из-за постоянно отправляемых мне Ритой смс. Очевидно, у неё проблемы с парнем. Или с парнями. Тот, кого она поцеловала вчера вечером, видел, как она целовалась с кем-то ещё между уроками сегодня утром. Так вот, вчерашний парень назвал её шлюхой.
Рита в некотором роде шлюха.
Я фыркаю и отвечаю ей.
Я: Прости, дорогая.
Рита:
Я закатываю глаза. Рита очень требовательна.
Я: Нет, у нас тут был снежный день. Я играла на улице.
Рита: Фу. Нет. Сегодня мы идём на пляж.
Я испытываю укол ревности, что не смогу пойти купаться с моей подругой, но потом понимаю, что тусоваться с Адамом — это ещё не самое худшее.
Я: Веселись, детка. Поговорим позже.
Я бросаю свой телефон на кровать и беспокоюсь, что если мы не восстановим электричество в ближайшее время, у меня не будет никакой связи с внешним миром. Я застряну в этой хижине с Адамом, являющимся моим единственным источником развлечений.
Жар пронизывает меня насквозь.
Опять же, это не самое худшее, что может случиться со мной.
Я быстро сбрасываю промокшую одежду и надеваю что-то потеплее. Выскользнув из комнаты только что, я обнаружила Адама, стоящего перед камином без футболки. Я смотрю на него в шоке. Мышцы его спины напряжены и расписаны разноцветными чернилами. Спортивные штаны, надетые на нём, висят низко на бёдрах. В его руке зажата футболка, а другая рука тянется к пылающему пламени.
— Эй, — пискнула я, не отрывая глаз от его идеального тела.
Он поворачивается, и я получаю великолепный вид на его грудь. Опять татуировки. Мускулы в изобилии. Но что лишает меня дара речи, так это то, как его косые мышцы, кажется, прокладывают дорожку, указывающую прямо на выпуклость в его спортивных штанах. Та же самая выпуклость, которая была твёрдой сегодня утром, когда он прижался ко мне. Я прикусываю нижнюю губу и встречаюсь с ним взглядом.
— Это выглядит не очень тепло, — ворчит он и проводит пальцами по волосам. Его бицепс напрягается, и я задаюсь вопросом, каково это — облизать его.
— Я могу сказать то же самое. — Я показываю рукой на его обнажённую грудь.
Он натягивает футболку через голову, и прежде чем я успеваю опомниться, его идеальный торс уже прикрыт. Глупая я и мои глупые слова.
— Тебе нужно надеть штаны. — Его челюсти сжимаются, когда он пронзает меня тяжёлым взглядом.
— Шорты сойдут. На мне гольфы, — возражаю я.
Он закатывает глаза и неторопливо идёт к сумке в углу. Когда он наклоняется, чтобы порыться в ней, я получаю прекрасный вид на его упругую задницу. Я смотрю на него, подавляя стон. Он прерывает моё слюнопускание, когда швыряет в меня спортивные штаны.
— Я надену
Он подходит ко мне и подражает моим действиям. Наши руки соприкасаются друг с другом. Я дрожу, но не от холода. От предвкушения. Однако он не понимает меня и разочарованно вздыхает.
— Надень штаны.
— Я в полном порядке. Ты слишком властный.
Я ожидаю, что он начнёт спорить, но вместо этого он обнимает меня и притягивает к себе под видом согревания. Я прижимаюсь к его твёрдому телу, вдыхая его мужественный запах.
— Как ты справляешься? — внезапно спрашивает он.
Я напрягаюсь от его вопроса.
— Я в порядке.
— Нет… не из-за того, что ты здесь. — Его пальцы крепче сжимают моё бедро. — Насчёт твоей мамы.
У меня вырывается сдавленный звук. Достаточно одного упоминания о ней, и слёзы жгут мне глаза. Моя грудь физически болит, как будто вся эта боль заперта внутри без малейшего шанса на выход. Иногда я просто хочу вырезать её из себя.
— Это больно.
Я удивлена, что произнесла эти правдивые слова. Папа несколько раз спрашивал меня об этом, но я всегда делала для него храброе лицо, потому что знала, что ему тоже больно. С Адамом, безопасно просто выпустить это.
— Мне очень жаль, Элма.
Слеза соскальзывает с моего глаза и скользит по щеке. Я шмыгаю носом и пожимаю плечами.
— Всё нормально.
Он притягивает меня к себе, чтобы по-настоящему обнять. То, что я нахожусь в его сильных, сладких объятиях, что-то делает со мной. Я чувствую трещину. Прямо по центру своей груди. Как будто, если я позволю ему, у Адама хватит сил расколоть меня и помочь вытащить боль наружу. Рыдание душит меня, и он сжимает меня ещё крепче. Его пальцы пробегают по моим всё ещё влажным волосам, и он целует меня в макушку. Всё это так интимно и нежно. С тех пор как познакомилась с ним, я видела, как он переживает мириады эмоций. В основном он пытается держаться на расстоянии, рыча и хмурясь. Но иногда он удивляет меня яркими улыбками и проблесками своей уязвимости.
Вместо того чтобы вешать лапшу мне на уши, которая всё равно не помогает, он просто держит меня. Я таю в его объятиях и молюсь, чтобы этот момент никогда не кончался. Прошла целая вечность с тех пор, как я чувствовала защиту и заботу. Мама умерла, а папа в моральном коматозе. Адам заполняет дыру, которая уже некоторое время пустует.
— А ты никогда не думала о том, чтобы играть в софтбол? — спрашивает он хриплым, но мягким голосом.
— Я играла, когда училась в средней школе, но… — у меня болит в груди.
— Но, что?
— Я начала играть в волейбол в девятом классе. Это было наше увлечение. Наше с мамой. Она была как почётная мама команды. Все её любили. — Мои слова звучат как шёпот. Теперь, когда я говорю о ней, я не хочу останавливаться. Слёзы неуклонно текут по моим щекам, и я знаю, что пропитываю ими его футболку.
— Она была прелестна. Несколько раз, когда я встречал её, думал, что она была удивительной женщиной. Слишком потрясающей, чтобы быть с таким, как твой папа, — поддразнивает он со смешком.