Правила весны
Шрифт:
Губатый Колька Гиков попробовал возражать:
— Ну, теперь не нужно… Можно и без этого. Мы сами себе начальники… Мы и… — но на него цыкнули:
— Засохни! Разактивничался… Старый рабочий лучше знает…
Мастер улыбался.
— Что — тоже начальство?.. Генерал комсомольский… Так ты не стесняйся, пойди и выдай своего…
Гиков смущенно краснел.
— Я не собираюсь кляузничать. Только должны с администрацией на нару…
— Пару… Какая же ты начальнику пара? Тюхтя.
Ребята ржали.
— Вумному парню да дурная башка досталась.
На мастера хорошо поглядывали и радовались. Свой мастер!
Топот трамбовок. От чугунной пятки земля, оседая, ухает и вздыхает. Шуршат гладилки, хлюпают примочки. Говор. Гуд. «Крокодил» с «Ха-нумой» формуют на пару. Торопятся и поглядывают на мастера, который обходит верстаки. Низко нагибается над формами, торкает в них пальцем… Когда он разгибается, «Крокодил» быстро заслоняет собой опоку…
«Ханума» уже вынул модель из формы, остается только прорезать литник, как вдруг мастер неожиданно направляется в их сторону. «Крокодил» хватает сито и быстро на опоку… Мастер заметил. Усмехнулся:
— От меня не спрячешь.
Поднял сито. В опоке отпечаток: голая женщина на развернутом веере.
— Что, пепельница?
— Да… Но мы… практическую…
— Ладно, чего там… Мне не жалко. Только заву не попадитесь. Сами отвечаете.
— Мы осторожно.
Они, обрадованные, быстро доканчивают. Тащат в сушилку. Завтра зальют металлом.
В обеденный перерыв вместо бутылки молока мастер на пару с чернорабочим опрокинули столько же горькой.
Наклюкались до слез. Чернорабочий, плача, выкладывал свои нелады с женой. Мастер уговаривал:
— Брось горевать… Ну, их… — И, потеряв равновесие, ткнулся в старую опоку.
Вдруг послышалось быстрое:
— Шарики! Шесть!
В окно заметили приближающегося завмастерской. Мастер бессмысленно скреб руками землю, размазывая сгустившуюся кровь.
Пришлось стащить его в сушилку и закрыть. Заву «залили пушку»:
— Мастера нет. Ушел за моделями.
Опять, как раньше, когда не было вентиляции, спокойно бурчала форсунка, в цеху висела вонючая липкая копоть. Широко раскрывались двери, с улицы врывался сквозняк. Только делегаты не ходили по-старому в местком ругаться. Литейщики как бы отделились от других фабзайчат. Жили обособленно, скрытно.
Приходили на работу с опозданием. Раскачивались. Кому не лень, берет модель. Модель чистая, полированная, будто смеется над грязным цехом и спецовкой. Назло пачкали ее угольной пылью, присыпали мягкой жирной землей и формовали… Остальные группками толкутся. Разговоры о киношке, о вчерашних играх в футбол… Мастера работа не интересует. Повертится около своего шкафа и айда в канцелярию или к мастерам других цехов.
Цеховые трепачи и лентяи обращаются в крикливых обезьян. Мяуканье, вой, писк…
Тучей земляной пыли разлетаются разбитые о стенку шишки, от них вместо белой стены — рябая пестрота. Взлетают к потолку наполненные водой рукавицы, глухо шлепаются, разбиваясь в брызги.
Горластый Тюляляй, взобравшись под потолок, надрывно вопит в отдушину вентиляции. Трубы густо гудят.
— Алло! Але! Всем! Всем! Слушайте! Слушайте. Передает опупелый театр на волне в один сантиметр. — Дальше идет склонение «матери».
А внизу у «Крокодила» зеваки любуются на искусство обжираться. «Крокодил», промолов в свою «прорву» круг колбасы и полкило хлеба, запивает десятой кружкой воды килограммовую булку… Лицо позеленело. Пыхтит.
— Чижало желудку…
Ребята гогочут, а он, ухватившись за живот, корчится, вскакивает и опрометью в дверь. В догонку:
— Го-го-го! Ги-га-га-а!..
У шкафа с моделями состязания по меткому втыканию подъемщиков в дверь. Отчего она, ухая, ноздрится и крошится в щепки.
«Обезьяны» открывают беглый огонь из земляных комков по формующим… Те злятся:
— Бросьте, сволочи.
— Кто сейчас мне залепил? Митька? Да?
..Хрясть!..
— Ты за что меня?
Шлеп обратно…
— Так ты по зубам?.. Да?..
— Ж-жух-х… По-уху. Схлестнулись в клубок… Полетели кисточки, косматки, гладилки, карасики…
— Рябцы, бой!
— Дай ему! Ляпни!
— Брось подначивать. Разнять надо.
Ругань. Свист. Гам…
Вдруг охлаждающее:
— Шарики! Ш-шарики… Ш-ш-шесть…
В одно мгновение в цех вскакивает тишина. Быстро входит мастер. Это означает, «то завмаст обходит цеха.
— Уборочку, ребята. Давай скорей уборку.
Когда является зав, то цех приглажен, прилизан. Каждый делает вид, что усиленно работает… После ухода опять дикий концерт. Камера для отепления воздуха превращается в спальню. В воздухе ругань. Земляные комки, крючки, примочки, косматки.
За час до шабаша «обезьяны» намываются. Пробежит коричневая спецовка по двору, быстро оглянется и — шмыг в проходную. Знают, что мастер скажет табельщику:
— Один в один. Все на месте.
А.Гром.
— М-м-да-а… Неплохо сделано, — мычит Тах.
— Нам бы вот так сделать наброски нашей действительности.
— Это точные картинки из жизни нашего цеха. Я изменил только имена и личность мастера… Если напечатаем, так в цехах будут разговоры.
— Тогда где мы сейчас находимся? Самая неприкрашенная бурса, — уже скрипуче и зло кричит Тах.
— А кто в этом виноват?