Правила весны
Шрифт:
Дверь, ударив по юркиному козырьку, мягко захлопывается. Щелкают задвижки. Юрка беззаботничает:
— Красота, если кто понимает!
Я мрачен.
— Поворачивай оглобли!
— Подожди, девчата выхлопочут.
Ждем. Опять открывается дверь.
Показывается ненавистная курносая рожа.
— Умеете играть на инструменте?
Юрка начинает расхваливать свои таланты.
— Валите музыкантами. У нас все филоны собрались.
Дверь пройдена. Из большой шумной комнаты вышла девица с яркими губами, в платье из сплошных прорезов.
— Ничего
Нас сажают в угол большой комнаты. Сунули гитару с бантом и пузатенькую мандолину с перламутровой бабочкой,
— Тустеп… Вуаля тустеп.
Жеманичает курносая рожа. Ударили по струнам. Парочки затустепили. Танцуют похабно.
Нину подцепил «рожа». Мясистым носом «рожа» торкается в се волосы и что-то болтает. Она отворачивается. Сжимаю крепче гитару. Пусть выкинет что-нибудь такое.
На танцующих парнях болтаются мешками полосатые костюмы «Оксфорд». Парни завиты, подмазаны — настоящие денди, Европа, не как-нибудь, только шел выдает своей подозрительной чистотой,
У девчат модные платья — «все на выкат», фильдекосовые чулки с простыми надставками. Яркой бабочкой рот до ушей. На щеках ляписные «мушки красоты». Юрка подталкивает локтем.
— Смотри, Сотков каким чучелом.
Сотков, переоксфордженный, в отличие от всех, напялил вдобавок желтые перчатки и шелковое кашнэ. Задыхается от жары, но, выгибаясь, топчется с полной кубышкой, налепив-щей на круглое лицо четыре «мушки красоты»,
И такая он «Европа», что на нас, простых смертных, ноль внимания, кило презрения.
— Пляшет под нашу дудочку, да еще загибается… Хватит баловать, кончим.
Танец в разгаре. Кто-то гнусавит:
— Сегодня со мной жигалет…На этом месте складываем инструмент. Пары с ходу сбились в кучу. Ловкачи лапают девчонок.
— Ах оставьте… Какой вы…
— Будьте перпендикулярны. Знаем обхождение, не как-нибудь.
— Не надо… светло.
— Маэстро, а ля фокстрот!
— Весна в Париже…
— Фиалки…
В ответ «Европе» играем самый крепкий кусок из гарбузовской популярной оперы «а пошли вы к богу». Сотков волнуется, прижимает руки к груди.
— Товарищи, что за неуважение… Честное слово, мне за вас стыдно.
— Стыдно?.. Врешь — совсем не покраснел, один пар идет. Ты вот насчет шамовки бы рассказал что-нибудь веселенькое.
Сотков морщится.
— У нас для гостей… В двенадцать.
— Это ничего. Мы и одни можем. Где это у вас пристроено?
— Музыкантскую порцию получите. Только уговор — играть в столовой во время тостов.
— Веди. Отработаем.
Проходим через «экзотическую» комнату с заглушенным зеленым светом. На диване, в углах на мягких стульях шопот, вздохи, чмоканье.
Юрка осторожно вынимает спички… С шипением взрывается серная головка. Яркий огонь ловит врасплох разнеженных зеленой экзотикой.
Возмущаются:
— Нахальство.
— Это неблагородно.
— Мы не Европа, негде было благородства набираться.
В столовой на круглом столе, среди горок жратвы, цветные башенки — графины с вином.
— Вот ваша порция. Ешьте на стуле, на столе свинятничать нельзя.
Сотков наливает из графина в стакан липкой красной смеси, она отливает кровью. Наполненный стакан он опрокидывает в глотку.
Съедаем свою порцию и начинаем пробу блюд, стоящих на столе.
Сотков крысится.
— Я вас выгоню. Перестаньте.
А сам достает из-под стола бутылку и сосет из горлышка.
Юрка глух, он пробует все, что есть, кроме вина.
В большой комнате играют в «фанты» и в «исповедь». Парочку на пятнадцать минут закрывают в темную кладовушку «очищаться от грехов». «Рожа» за главного пророка. Он пропускает в «райские ворота» парочку, закрывает на ключ, прикладывает ухо и ухмыляется. Остальные играют в «фанты». Судья присуждает под разными соусами десятки поцелуев.
Парни обхватывают девиц. Те томно запрокидывают головы… и парень всасывается в накрашенные губы.
Нинка брезгливо морщится.
— Идем, ребята. Противно.
Одеваемся и незаметно за дверь.
На лестнице две фигуры.
Слышится пьяный голос Соткова.
— Тонечка, честное слово я желаю жениться… Я самостоятельный. Не верите, плюньте тогда мне в карман… я вас…
Ч-м-о-о-к.
— Ах… не надо… не надо… я сама…
— Какая сволочь этот Сотков. На собраниях речи закатывает о мещанстве, этике… Гладенький слизняк.
Заседаем.
— Кто читает первый?
— Грому полагается… читай…
У меня пять заметок из путешествия по цехам. У Юрки три. Нина и Бахнина накатали целую простыню о плохом агитпропе Соткове, о вечерах, о фокстротчиках и все с фамилиями, с фактами.
Шмот, краснея и заикаясь, читает свое творение:
«Неправильная дуэль»
Наши ребята ничего не ухлят в дуэлях. Соркин отбил у Кости Ван-тина его даму сердца. Вантин по правилу шарнул в него рукавицей. Соркин заначил ее. Тогда горячее сердце Вантина не стерпело и плюнуло Соркину на кепку. За это ихние ребята после работы сделали ему «темную». Наша группа считает такие дуэли неправильными. В грамотном фабзавуче надо бы знать правила дуэлей.
Ричард Львиное Сердце.
Девчата, боясь, что прорвется во время читки подступающая волна смеха, заткнули рты носовыми платками и зажали носы. Но не выдерживают… Смех разрывает ноздри и рот. Попробуй удержись. Серьезны только Шмот и Тах.
— Товарищи, я считаю, что эту заметку можно поместить с примечанием редколлегии. Это будет хорошим показателем того, как мы, педагоги и мастера, начинаем с первого года воспитывать фабзавучников.
Шмот гордо подымает голову. Его «фитька» от самодовольства превращается в красную пуговку и точно говорит — «Видите, какой у нас защитник, что вы понимаете в дуэлях».