Правитель Аляски
Шрифт:
Пора, давно склонялся к мысли Баранов, основывать на Сандвичевых постоянное поселение, и именно эту миссию он хотел поручить Лазареву вместе с Подушкиным и доктором Шеффером. Но, приглядевшись к капитану «Суворова», понял, что вряд ли тот смог бы выполнить это деликатное поручение, которое в случае необходимости требовало и демонстрации силы. Слишком щепетилен, да и не умеет держать язык за зубами. Зачем надо было болтать американцам, что Баранов посылает его за сандаловым деревом? Они сразу и насторожились, стали выяснять, правда это или нет. И тогда он переиграл свои планы и, вызвав Лазарева, заявил ему, что бриг «Мария»,
Что-то они не поделили с доктором Шеффером во время плавания. Шеффер жаловался, что капитан Лазарев и офицеры корабля относятся к нему без всякого уважения, высмеивали его, он чувствует себя чужим среди них. Сам же Шеффер производит хорошее впечатление, и привезённое им рекомендательное письмо от Лангсдорфа тоже немалого стоит. Генеральный консул России в Рио-де-Жанейро доктор Лангсдорф, бывавший в Русской Америке вместе с камергером Резановым, не только превосходный учёный. Он, как можно было судить по их личным встречам, хорошо разбирается в людях, его мнению можно доверять. Почему-то из всей команды «Суворова», которой Лангсдорф оказывал гостеприимство во время стоянки корабля в Рио, он особенно выделил доктора Шеффера, хваля его знания как в области медицины, иностранных языков, так и по части сельского хозяйства и рекомендуя Баранову использовать опыт доктора Шеффера, если тот выразит желание задержаться на компанейской службе в Русской Америке.
Баранов вспомнил первую встречу с Шеффером, когда тот появился здесь после прибытия «Суворова»: «Я много слышал о вас, герр Баранофф, от нашего общего друга герра Лангсдорф. Он очень уважает герр Баранофф. Он просил меня передать вам большой привет и вот это письмо». Что ж, служившие в компании иностранцы, и немец Бенземан, и судостроитель англичанин Шильц, достойно показали себя. Почему бы не испытать и доктора Шеффера в серьёзном деле?
Мысли Баранова прервались негромким стуком в дверь. Вошёл, пригнув голову, чтобы не задеть дверной косяк, Матвей Огородников, огромный, звероватого вида мужик. Именно ему Баранов поручил допросить с толмачом захваченных на острове колошей.
— Ну, — нетерпеливо потребовал Баранов, — что колоши показали?
— Они признались, правитель, что оружие и порох выменяли у американца Ханта.
— Та-ак, — сжав зубы, протянул Баранов.
Огородников стоял молча, ожидая дальнейших распоряжений.
— Вот что, Матвей, — наконец объявил своё решение Баранов. — Завтра утром мне надо срочно повидать капитана Лазарева. Колошей из-под стражи пока не выпускай.
— Он просто капризный деспот!
— Он обманул нас!
— Истинный варвар! Совершенно с нами не считается...
Таковы были самые мягкие выражения, звучавшие на борту «Суворова» после того, как Лазарев сообщил о неожиданном изменении Барановым планов дальнейшего использования корабля. Слишком сильно было желание увидеть легендарные Сандвичевы, Манилу, Перу, чтобы легко и без эмоций согласиться с предстоящим вояжем в скучный северный Охотск. Как же было не припомнить теперь
— Люди здесь не знают отдыха. Ему ничего не стоит снять с корабля матросов и послать их на рубку леса, — возмущался Семён Унковский.
— А то ещё и на промыслы под проливным дождём, — вторил ему штурман Алексей Российский.
— Ссыльные каторжники в Новой Голландии живут в тысячу раз лучше, чем здешние промышленники, — вносил сравнительные краски в тему Повало-Швейковский.
— Потому они и бегут отсюда при первой же возможности.
— Положение в колониях алеутов — это неприкрытое рабство. Они не распоряжаются ни своим имуществом, ни своей жизнью.
— Это тирания в её классическом виде.
— Я слышал, господа, что служивший здесь поручик Талин хотел повесить Баранова на рее.
— Надо полагать, было за что.
— Власть Баранова держится лишь на плечах преданной ему банды каторжников, которых он ублажает водкой и ромом.
Они говорили, закрывшись в кают-компании, чтобы их случайно не услышали матросы корабля. Надо было всё же сохранять видимость лояльности местной власти и её верховному представителю. Чтобы они ни думали о Баранове, нельзя было допустить, чтобы содержание крамольных речей просочилось на берег.
Лазарев не мешал высказываться своим горячим сослуживцам, и хотя разделял их взгляды, но считал нужным иногда и осадить:
— Довольно, господа! Не будем всё валить на Баранова.
— Капитан, по-моему, это доктор Шеффер стоял сейчас у двери. Быть нам всем на эшафоте: у доктора, как он любил хвастаться, прекрасные связи с московской полицией.
Лазарев, понимая, что его разыгрывают, отвечал:
— Можете не волноваться, господа. Я осведомил доктора, что он лицо на судне нежелательное, и посоветовал обосноваться на берегу.
— Два дня назад он отвёз на берег свои вещи.
— Для него Баранов сумел выделить вполне приличную квартиру.
— Говорят, он крепко подружился с Барановым и что правитель принимает его в любое время.
— Представляю, какие песни о нас напел он господину Баранову.
Разговоры разговорами, но надо было подчиняться приказу. На корабль были погружены меха для доставки в Охотск, приняты депеши Баранова. Осталось наполнить бочки свежей водой — ив путь.
Утром на «Суворов» неожиданно прибыл известный всему Ново-Архангельску Матвей Огородников. Поднявшись на борт, он голосом, подобным иерихонской трубе, объявил, что господину правителю надобно срочно говорить с капитаном Лазаревым.
Уж если сам Огородников явился за ним, то, решил Лазарев, дело действительно серьёзное: раньше такие поручения исполняли совсем другие люди. Он быстро собрался, надел мундир.
— Не поминайте, братцы, лихом! — шутя сказал он, спускаясь в корабельную шлюпку: не хватало ему досужих домыслов промышленников, будто он следует на берег под конвоем Огородникова.
Баранов, облачённый в давно вышедший из моды шёлковый сюртук, с которым по своим консервативным вкусам, видимо, никак не хотел расставаться, встретил Лазарева внешне приветливо, ласково, если употребить его любимое словечко. Однако за полгода их знакомства Лазарев уже успел понять, что правитель, когда ему необходимо, умеет скрывать настоящие чувства.