Правитель Аляски
Шрифт:
Первую ночь в Ваимеа Тараканов провёл на корабле, а на другой день Лещинский предложил ему перебраться за компанию с кем-нибудь ещё из прибывших на «Ильмене» промышленников в один из пустующих домов фактории. День ушёл на переезд и обустройство на новом месте.
Вечером, когда солнце клонилось к горизонту, Тараканов, привлечённый доносящимися со стороны канакской деревни песнями и перестуком барабанов, пошёл прогуляться вдоль реки, и ноги сами собой направили его туда, где беспечно, не думая о завтрашнем дне, веселился народ.
Толпа из примерно тридцати сандвичан всех возрастов, от детей до стариков, окружила группу дававших представление певцов и музыкантов. Играли трое. Курчавый парень, лет двадцати, бил по обтянутому рыбьей кожей кокосовому ореху особой биткой, сплетённой из древесных волокон.
Певиц сменили танцовщицы. Обе одетые в короткие яркие юбочки, босоногие, с гирляндами пышных цветов на шеях, они под аккомпанемент барабанов начали танец медленными и гибкими, как покачивания змей, колебаниями всего тела. Младшей, стройной как тополь девице, было не более пятнадцати — шестнадцати лет. Но Тараканов, стоя чуть сзади толпы канаков, больше смотрел на её подругу. Ей было на вид около двадцати, а, впрочем, кто ж их разберёт, этих дочерей юга, сколько им лет. Та, на кого он смотрел, отличалась фигурой уже вполне зрелой женщины — с налитыми округлыми бёдрами, с сильными, красивой формы ногами — как лань, вышедшая показать себя в самую пору любви. В правой руке она держала сделанную из ореха погремушку, украшенную на рукояти птичьими перьями, и изредка взмахивала ею в такт прихотливому ритму танца. Тараканову казалось, что руки её, рассказывая какую-то понятную островитянам историю, ведут собственную игру, в то время как гибкое тело то приседало, то выпрямлялось, изгибалось влево, вправо, стремительно вращалось, убыстряя и убыстряя темп танцевальных движений, становившихся всё смелее, дерзновеннее, всё сладострастней, словно она приглашала кого-то, кто ей мил, разделить с ней ложе любви.
Тараканов, чтобы лучше видеть её, вышел на свободное место к центру круга, где уже никто не заслонял от него танцовщицу. Он смотрел на её запрокинутую голову, когда, изгибая стан, она откидывалась назад, и на ровно подрагивавшие крепкие обнажённые груди, покрытые капельками пота. Как зачарованный, он не мог оторвать от неё глаз и видел, что и она, чуть приметно улыбаясь крупными губами, изредка бросает на него взгляд чёрных, влажных глаз, словно гипнотизирует, подчиняет себе.
Танец наконец завершился. Зрители наградили исполнителей поощрительными выкриками и, видя, что продолжения нет, начали расходиться. Но Тараканов не уходил. Он ждал чего-то, отойдя, чтобы не привлекать к себе внимания, к стволу большого дерева, прислонясь к нему спиной. Крутобёдрая плясунья, вытерев со лба пот, что-то крикнула подругам и одиноко пошла по тропе мимо застывшего у дерева Тараканова к берегу моря. Он ещё стоял у дерева, не зная, как ему поступить, но вот она оглянулась через плечо, рот её сверкнул улыбкой, она едва заметно склонила голову, словно приглашая его последовать за собой, и Тараканов, более не колеблясь, оттолкнулся от ненужной уже опоры и пошёл за ней.
Она остановилась на поросшем травой обрыве, в стороне от тропы, ведущей к шумящему прибоем морю, и присела на траву. Сандвичанка, казалось, была целиком занята созерцанием уходящего в воды солнца. Тараканов молча сел рядом с ней и, когда огненный диск стал погружаться в пучину, мягко обнял её за плечи и привлёк к себе. Ожерелье так и осталось висеть на её шее, пропитывая всё тело девушки сладким ароматом цветов. Он нежно провёл руками по её круглым щекам, подбородку, потом руки его скользнули вниз, к её гибкой, податливой талии. Она смотрела на него спокойно и доверчиво. Вот и её руки пришли в движение. Она крепко обняла его, и губы их слились в поцелуе.
Быстро
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Долина Ханалеи — бухта Ваимеа,
август 1816 года
То, что увидел доктор Шеффер в провинции Ханалеи, превзошло самые смелые его ожидания. Вся обширная долина реки, вплоть до замыкающих её на юге гор, казалась огромным цветущим садом. Бродя по долине, доктор Шеффер встречал и банановые, и апельсиновые, и манговые деревья, и папайю, и какие-то вовсе неизвестные ему фрукты. Склоны гор были покрыты зарослями сандалового дерева. Здесь хватало и ценных масляничных орехов, содержимое которых канаки использовали для освещения своих жилищ. Как было известно доктору, масло этих замечательных орехов находит всё больший спрос в медицине. Не было никаких сомнений, что эта щедрая земля способна производить всё — от хлопка и сахарного тростника до табака, маиса и прочих полезных культур. А таро и плоды хлебного дерева можно было брать практически голыми руками. Дух захватывало при мысли, какие баснословные барыши можно извлечь из этой земли при её разумном использовании.
Встречая на пути канаков, работавших по колено в воде на плантациях таро, доктор Шеффер останавливался и говорил им: «Алоха!» Иногда он даже снимал сапоги, подвёртывал штанины и, зайдя в воду, с самым добросердечным видом пожимал приглянувшемуся ему крестьянину руку: пусть привыкают к своему будущему хозяину. Теперь-то он не будет таким простаком и в придачу к земле попросит сразу же и людей для её обработки.
Проведя в Ханалеи несколько дней и тщательно исследовав долину, доктор Шеффер вернулся в гавань и приказал капитану «Лидии» Гайзелару идти в Ваимеа.
Доктор с удовлетворением увидел стоящий в гавани на якоре «Ильмень». Когда они подошли к кораблю ближе, он рассмотрел на палубе короля Каумуалии вместе с его любимой женой Капуле, которая, как и подобает королевской любимице, весила не менее десяти пудов.
Доктор Шеффер поднялся на борт «Ильменя», и просиявший Каумуалии заключил его в свои объятия. Слёзы радости блестели на лице короля. Как ранее уже убедился Шеффер, король был сентиментален, но в глазах доктора это качество не было пороком. Обменявшись парой приличествующих случаю тёплых слов, они перебрались на борт «Лидии», и здесь доктор Шеффер торжественно вручил королю бумагу, удостоверяющую передачу шхуны в его собственность, и русский флаг, который отныне должен развеваться на этом судне. На «Ильмене», капитан которого был проинформирован о предстоящем событии, прозвучал в этот момент салют из семи залпов.
Вечером доктор Шеффер, ещё раз напомнив королю, что он выполнил своё обещание о покупке вооружённого корабля, деликатно заметил, что, он надеется, теперь и король выполнит своё обещание о дарении русской компании любой провинции на острове, какая им придётся по душе.
— Я только что вернулся из долины Ханалеи, — застенчиво сказал он. — Мне она понравилась. Я бы хотел получить от вашего величества именно эту провинцию.
— Вы выполнили своё обещание, я выполняю своё, — без раздумий ответил король. — Вы получите в своё распоряжение эту долину.
— Мне бы хотелось, — сжал руку короля, глядя на него с выражением беззаветной преданности их общим целям, доктор Шеффер, — получить, помимо земли, и людей, которую смогут её обрабатывать.
— У вас, мой дорогой доктор, будут и люди, — заверил его король.
Достигнутое согласие едва не было нарушено приходом в Ваимеа из Гонолулу крупного корабля «Авон» под командой Айзека Виттимора. Виттимор, как ранее и Гайзелар, предложил Каумуалии купить у него это судно.
Король попросил доктора Шеффера составить компанию во время осмотра корабля. «Авон» во всех отношениях, безусловно, превосходил скромную шхуну «Лидия». Она ему, попросту говоря, и в подмётки не годилась: «Авон» имел водоизмещение почти триста тонн и двадцать одно орудие на борту.