Правитель империи
Шрифт:
— Кто-нибудь, кроме вас, может это подтвердить? — продолжал Левел.
— Это уже начинает походить на допрос, — улыбнулся Виктор, посмотрел на Левела, медленно перевел взгляд на Хейдрива.
— Что вы, что вы! — замахал руками тот. — Мы не хуже вас знаем, что такое дипломатический иммунитет и самым серьезным образом его охраняем. Мы просим вас еще раз рассматривать нашу беседу как дружескую. И только.
«Избави меня, Господи, от таких друзей, — подумала Аня, в упор разглядывая агент ФБР. — Вот, значит, они какие, эти самые гуверовцы».
— Взгляните вон туда, — кивнул головой на конторку администратора Левел. — Только, пожалуйста, сделайте это максимально незаметно и как бы невзначай.
— И что же? — спросил Виктор. Он вдруг почувствовал себя разбитым. Словно целый день на жаре таскал камни.
— Трое с камерами — фоторепортеры, —
— Нас пригласил мистер Бенджамин Девис. Для этого он специально приезжал в колледж «Светлой долины», где мы участвовали в Международной Неделе.
— Когда это было? — сразу перестав улыбаться, отрывисто спросил Хейндрив.
— В понедельник, кажется, — заколебался Виктор.
— Совершенно точно — в понедельник, — подтвердила Аня.
— А что, собственно, это меняет? — удивился Виктор.
— Очень многое, — медленно ответил Левел. — В минувший понедельник Девис уже знал, что произойдет в колледже сегодня.
— В минувшую субботу, — пояснил Хейндрив, — студенческий совет колледжа принял решение о сидячей демонстрации и о всем том, чему вы были свидетелями.
— надеюсь, господа, — Виктор и Аня встали почти одновременно, — мы можем идти?
— Да, конечно! — воскликнули один за другим поспешно поднимаясь, «гуманитарий» и «спортсмен».
— Теперь держись прямо и улыбайся, — прошептал Виктор Ане, когда они проходили мимо администратора. Засверкали блицы. Три микрофона протянулись к Картеневу, три репортера задавали свои вопросы:
— Как вам удалось организовать столь мощную демонстрацию — за деньги или на почве убеждения?
— Бенджамин Девис учился в специальной школе КГБ?
— Как вы думаете, какова будет реакция Президента, когда он узнает, что русский дипломат и его жена благословили аутодафе главы американской администрации?
Аня и Виктор, взявшись под руку, улыбаясь, медленно шли к лифту. Виктор обратил внимание на то, что настырнее всех вел себя толстяк, которого кто-то из его коллег называл Барри. На левом лацкане его пиджака был приколот большой круглый значок. По красному полю бежали черные буквы: «Убей русского!». «Где-то я его, кажется, видел, — думал Виктор, когда дверца лифта уже захлопнулась и кабина понесла его с Аней на их тридцать четвертый этаж. — Где? В здешнем пресс-клубе?»
— Зачем Бенджамин пригласил нас именно на понедельник, — спросила Аня, — если он тогда уже знал о том, что здесь будет происходить в этот день?
— Кто его знает, — сказал Картенев. — Подставить нас он не хотел, это мне ясно. Наверное, считал, что протест против войны будет выглядеть более убедительно, если его освятят своим присутствием русские, советские.
— Скорее всего так, — подумав, согласилась Аня.
Уже в номере Виктор сказал:
— Ничего не скажешь — насыщенный денек. Анка, переодевайся быстрее и сходим на камбуз. Пожуем чего-нибудь жареного. Умираю с голода.
Подумал тут же: «Нервы-то дают о себе знать. Еще как дают».
— И я, — закричала Аня, обнимая и целуя Картенева. И я! Пять минут и я готова.
— А я пока позвоню в посольство, расскажу о веселой беседе с дядюшкой Хейндривом и дядюшкой Левелом. Боюсь, на этом «Дело об участии Анны и Виктора Картеневых в студенческих беспорядках в г. Чикаго» отнюдь не кончится. Есть у меня такое смутное предчувствие.
Глава 23
Отрывок из записи в дневнике Виктора
«…Анка часто шутя допытывается, кто была моя первая любовь. Я также шутя отвечаю: „Учительница истории в пятом классе Анна Павловна“. А действительно — кто? Моя родная школа в одном из тихих переулков между Пятницкой и Новокузнецкой, недалеко от Зацепского рынка. Зима, морозная и вьюжная. За школой — задний двор, заваленный снегом, и на нем расчищенный квадрат размером с боксерский ринг. В „красном“ углу ринга стою я, в „синем“ — Федька Самсонов, красавец и силач по прозвищу „Фикс“ — у него один золотой зуб. Он тоже семиклассник, но „сидит“ уже третий год. „Фикс“ курит, пьет, ругает почем зря школьное начальство. „Мне терять неча, огольцы“ — ухмыляется он. Его год будет вот-вот призываться. Говорят, девчонки к нему так и льнут. Девчонки пусть, а Рита — стоп. пусть он врет, да не завирается. Сегодня на большой перемене он стал рассказывать, как водил ее на чердак прошлым вечером. „Была Марго „целка“ да вся вышла“, — „Фикс“ презрительно сплюнул и добавил парочку грязных деталей. „Врешь, гад!“ бросил я ему вызов. Я не знал, врет он или нет. Мне было обидно Рита была самая умная и красивая девчонка в классе, многие, в том числе и я, по ней тайно вздыхали. „Вру, говоришь? — „Фикс“ посмотрел на меня спокойно, улыбнулся. — А за это и по морде схлопотать недолго. Верно я говорю, пацаны?“ Он сжал пальцы в увесистый кулак и ударил по подоконнику. Только запели стекла. „Давай стыкнемся, „Фикс““, — небрежно произнес я и сразу же почувствовал, как у меня задрожали руки и ноги. Не от страха, от нервного напряжения. „Ты это что, серьезно?“ — искренне удивился „Фикс“. Он был намного выше и крупнее и, уж конечно, старше меня. Слово вылетело, отступать было некуда. „Ты не базарь, — решительно сказал я. — Давай сразу после уроков, где обычно — на заднем дворе. Согласен?“ „Я тебя буду бить и плакать не давать“, — удивленно продолжая рассматривать меня, пообещал „Фикс“.
После уроков на заднем дворе собрались наш класс и два параллельных. бесплатные зрелища популярны во все эпохи в любой части света и аудитории. Добровольные секунданты сделали попытку, правда без особого энтузиазма, примирить нас. „Будем драться!“ — сквозь зубы процедил я, с ненавистью глядя на „Фикса“. А он, не говоря ни слова, легко отодвинул секундантов в сторону и пошел на меня. Изловчившись, я нанес удар первым. Это был чистейшей воды хук. Даром что ли я уже полтора года без единого пропуска посещал занятия секции бокса на стадион „Динамо“? Даром что ли тренер дядя Кеша хвалил меня теперь почти на каждой тренировке? „Фикс“ нелепо взмахнул руками и, закатив глаза, стал падать. Его левый кулак при этом каким-то образом задел мою правую щеку. „Эээ, да у него кастет!“ — изумился я, заметив на его пальцах ребристое увесистое приспособление. По щеке потекла кровь. „Витек с одного удара нокаутировал „Фикса“, — услышал я чей-то восхищенный голос. — Он ему челюсть вывернул!“ „А „Фикс“ зато раскроил ему нос!“ — возразил кто-то из сторонников Самсонова. Я лихо утер царапину на щеке снегом. расставив ноги и сжав руки в кулаки, я ждал, когда противник встанет на ноги. Наконец он поднялся. Увидев мою боевую стойку, он сильно потряс головой. „Нет, пацаны, так я не согласен, — невесело улыбнулся „Фикс“. Кивнул в мою сторону: — От него запросто сотрясение мозга схлопочешь. Но с любым другим я готов „стыкнуться“ хоть сей момент. Есть охотники?“ Разочарованные сверхбыстротечностью „боя“, все расходились, переговариваясь вполголоса. „Я тебе еще припомню этот день“, — улыбнулся мне зловеще „Фикс“ и побрел прямо по снегу к невысокому школьному забору. Легко перемахнул через него, перебросив вначале портфель. Только тут я заметил, что его ждала девушка. Это была… Рита. „Фикс“ демонстративно обнял ее, повернулся, помахал мне издевательски свободной рукой. Они уже давно исчезали в одном из проходных дворов, а я все стоял и смотрел на пустынный переулок, мертвые дома, безжизненные деревья.
Рита, которая еще позавчера звонила мне домой и предлагала пойти на каток в парк Горького, а потом в „Ударник“, которая вчера на ботанике прислала записку с поцелуем, которая сегодня перед поединком шепнула мне: „Проучи его как следует, Виктор!“ — Рита ушла с „Фиксом“, обнявшись среди бела дня на виду чуть ли не всей школы. Это было первым откровенным проявлением женского коварства в моей жизни. Словно мне посулили шоколад, а сунули в нос огромадную дулю.
В институте была девушка. Звали ее Лёлька. Познакомились мы с ней, когда наши курсы ездили на картошку. Урожай был отменный, и мы работали как черти. Вечерами в хорошую погоду устраивали танцы, пели под гитару. Сбивались парочки, прочные и непрочные. Лёлька была со всеми одинаково ровна, не выделяла ни одного парня. Член факультетского бюро комсомола, она была заводилой и в труде, и в веселье. Лоб перехвачен темной узкой лентой. Вздернутый нос обгорел. Щеки покрыты нежнейшим, едва заметным пушком. И большие серые глаза, в которых так и прыгают бесенята. ребята по ней с ума сходили. И я влопался. Да как!