Правительницы России
Шрифт:
Руководил любительской драматической труппой бывший воспитанник и выпускник Сухопутного шляхетского корпуса тридцатилетний бригадир Александр Петрович Сумароков. Ещё находясь в корпусе, он начал писать стихи и песни. Сумароков и его товарищи-кадеты составили между собой общество любителей русской словесности и в свободные часы читали друг другу первые опыты своих сочинений и переводы.
В кружке кроме Сумарокова собирались три будущих фельдмаршала: князья Николай Васильевич Репнин и Алексей Александрович Прозоровский, граф Пётр Александрович Румянцев, получивший за победу над турками прибавку к титулу — «Задунайский», а также будущий генералиссимус, приходивший со своими переводами, семнадцатилетний капрал Семёновского полка Александр Васильевич Суворов, ставший со временем графом Рымникским князем Италийским. Были в кружке и кадеты Пётр Иванович Панин, Михаил Матвеевич Херасков, Иван Перфильевич Елагин, прославившиеся потом как литераторы, выдающиеся государственные и культурные деятели.
От кружка литературного оставалось сделать всего один шаг к созданию сначала кружка театрального, а затем и самостоятельного театра, что и произошло вскоре после того, как Сумароков окончил корпус и стал служить в штабе фельдмаршала Миниха. Однако Сумароков, будучи хорошим офицером, оставался не менее хорошим стихотворцем и драматургом.
В 1747 году он написал стихотворную трагедию «Хорев», в которой рассказывалось о судьбе одного из трёх легендарных основателей Киева — князя Хорева (по летописной традиции — Хорива, младшего брата князя Кия). Постановка пьесы была примечательна тем, что на сцене впервые появились русские исторические персонажи, а актёры впервые заговорили на русском языке — пусть и архаичном, выспренне поэтическом, но всё же родном, понятном всем, — и разыгрывались в спектакле не религиозные, а светские сюжеты, в которых были и любовь, и верность, и благородство, и коварство, и рассуждения о нраве и долге, вольности и тирании.
Совершенно неожиданно для автора кадеты сами, втайне от Сумарокова, разучили «Хорева» и пригласили драматурга на премьеру. И как писал впоследствии историк русского театра Карабанов, «Автор ехал на зов, воображая увидеть детское игрище, простое чтение стихов; но как велико было его изумление! в какое пришёл он восхищение, когда в кругу юношей-воспитанников нашёл, воображаемый им, храм Российской Мельпомены».
Сумароков в тот же день рассказал об этом Алексею Григорьевичу Разумовскому, у которого он состоял тогда в адъютантах, а тот сообщил императрице. Елизавета очень обрадовалась, что наконец-то сможет увидеть русскую трагедию на родном языке, и велела приготовить постановку на императорской сцене.
Первый спектакль прошёл 8 января 1750 года. В нём были заняты кадеты: Бекетов, Мелиссино, Свистунов, Дитрих Остервальд и другие. С некоторыми из них мы ещё встретимся на страницах этой книги.
Мелиссино играл князя Кия, Бекетов — Хорева, Свистунов — возлюбленную Хорева — Оснельду. Успех был грандиозным. Светский Петербург в течение нескольких недель почти ни о чём другом не говорил, кроме этого события. Тогда же рескриптом императрицы Сумароков был назначен руководителем труппы из семнадцати кадетов, которая за два года существования театра сыграла тридцать два спектакля.
Из этих спектаклей наибольший успех выпал на долю трагедии Сумарокова «Синав и Трувор». Он повторялся семь раз — больше, чем любая другая постановка театра. Одной из причин такой популярности было то, что в «Синаве и Труворе» сильно и ярко проработан лирический любовный сюжет, привлёкший к спектаклю благосклонное внимание Елизаветы Петровны, которая с самого начала заявила себя заядлой театралкой, завсегдатайницей кулис, постоянно вникавшей в жизнь труппы.
Первая постановка «Синава и Трувора» состоялась в начале 1751 года. Роль несчастно влюблённого Трувора, пылкого любовника и бесстрашного героя исполнял кадет Никита Афанасьевич Бекетов. Перед началом спектакля Елизавета Петровна приняла участие в одевании актёров. На сей раз она сама одела исполнителя главной роли в великолепный, богатый костюм. Бекетов, выйдя на сцену, играл с воодушевлением, горячо и страстно, но потом вдруг стал засыпать и, наконец, не совладав с великой усталостью, заснул на сцене крепким сном. Елизавета сидела с влажными от нежности глазами и не отрываясь смотрела на спящего юного красавца. По театру тут же пополз слушок, что Бекетов утомился не на сцене, а перед выходом, в костюмерной, когда остался наедине с императрицей.
На следующий день Бекетов был произведён в сержанты, а ещё через несколько дней его отчислили из корпуса и перевели в гвардию с чином капитана, назначив адъютантом к Алексею Разумовскому. В мае этого же года Бекетов стал полковником, поселившись во дворце вместе с Елизаветой Петровной. Теперь уже ни у кого не было сомнений, что рядом с императрицей появился новый фаворит.
Всё шло бы, возможно, благополучно и дальше, но Бекетова приблизил к себе канцлер Бестужев, попытавшийся сделать из него своего сообщника в борьбе с кланом Шуваловых. Пётр Шувалов, враждуя с Бестужевым, решил отвратить императрицу от её нового любимца, к тому же оказавшегося счастливым соперником его двоюродного брата Ивана Шувалова, и задумал простой, но коварный план. Он сам, хорошо понимая в химии, приготовил крем, который якобы выводил веснушки. Бекетов же более всего нравился Елизавете необычайной свежестью лица и очень печалился, что по весне лицо его покрывали веснушки. Одна из приближённых к Шувалову дам, взяв снадобье, сваренное Шуваловым, поднесла его новому фавориту, выдав за парижский крем для ночных масок на лицо. Однако снадобье это было дьявольским варевом, от которого лицо Бекетова, не избавившись от веснушек, густо покрылось гнойными прыщами. Одновременно императрице нашептали, что её любимец заболел какой-то заразной кожной болезнью — и участь Бекетова была решена: не допуская больного к императрице, его отправили в отдалённый армейский полк — с сохранением присвоенного ему полковничьего чина. Дальнейшая же его судьба сложилась так: через семь лет, участвуя в Семилетней войне, в ожесточённейшем сражении 14 августа 1758 года при Цорндорфе, Бекетов командовал 4-м Гренадерским полком. И полк, и его командир отличились в этом бою, и Бекетов стал генерал-майором, а вскоре за новые подвиги и генерал-поручиком. Выйдя, уже при Екатерине И, из военной службы в статскую, он получил пост Астраханского губернатора и сделал многое для процветания края.
В 1780 году Бекетов ушёл в отставку, поселился в роскошном имении Отрада, неподалёку от Царицына, и предался литературным трудам, сочинению музыки и... сугубой меланхолии. Он так и не женился, но от свободных связей имел трёх дочерей, которым и оставил капитал в сто тысяч рублей и большое богатое поместье. Он был умным и добрым человеком, пользуясь уважением многих выдающихся современников, в числе которых оказался и великий Суворов.
Для того чтобы один из весьма важных последующих сюжетов не оказался малопонятным, необходимо вновь возвратиться к театру. Начнём с эпизода, который может показаться незначительным, однако это не так, ибо его последствия оказались поистине историческими.
В 1746 году в Петербург приехал никому не известный семнадцатилетний купеческий сын Фёдор Волков. Биография мальчика была достаточно необычной. Он родился 19 февраля 1729 года в Костроме, в семье купца Григория Ивановича Волкова, умершего, когда его старшему сыну, Фёдору, было всего семь лет. Сиротами остались и ещё четверо его братьев, младшему из которых — Григорию — шёл всего третий месяц.
Через год овдовевшая купчиха Матрёна Яковлевна Волкова вышла замуж за шестидесятилетнего ярославского купца Фёдора Васильевича Полушкина, оказавшегося человеком разумным и добрым. Из донесения Ярославского магистрата Главному магистрату от 13 марта 1745 года мы узнаем, что Полушкин своих пасынков «не щадя собственного капитала, содержит для обучения их при доме своём, на своём коште, учителей им, обучает их грамоте, и писать, и другим наукам, так же и заводским произвождениям и купечеству».
А в 1741 году отправил отчим старшего своего пасынка в Москву, где и начал тот учиться в Заиконоспасской академии.
Там, кроме всех необходимых предметов, предусмотренных программой, выучился Фёдор очень хорошо играть на скрипке, пению по нотам, прекрасно рисовал и писал акварели, из которых особенно удачны были пейзажи. Кроме того, он с удовольствием играл в духовных драмах, представляемых на Святках, и в пьесах Мольера, переведённых им самим полуцерковно-славянским языком, чего требовали законы постановки духовных, православных пьес.
Досрочно закончив обучение в Академии, Волков — безусловно лучший из слушателей — был послан в Петербург, в Немецкую контору, для приобретения навыков в бухгалтерии и коммерции, чему был необычайно рад его отчим, видевший в юноше своего преемника.
Однажды бухгалтер-немец, у которого Волков учился премудростям коммерции, взял Фёдора в Придворный театр, так юноша впервые в жизни оказался в опере. Это зрелище потрясло Фёдора, и он начал готовить себя к театральной карьере. Узнав о существовании театра в Кадетском корпусе, Волков однажды проник за кулисы и с замиранием сердца стал следить за ходом спектакля. Впоследствии Фёдор Григорьевич так рассказывал об этом знаменитому актёру Ивану Афанасьевичу Дмитревскому: «Увидя Никиту Афанасьевича Бекетова в роли Синава, я пришёл в такое восхищение, что не знал, где был: на земле или на небесах? Тут родилась во мне мысль завести свой театр в Ярославле». Уехав из Петербурга в Ярославль, Волков создал там драматический театр, где сам был режиссёром и первым актёром, а труппа состояла из «людей всякого звания» — преимущественно купеческих детей, мелких дворян и чиновников-разночинцев.