Правительницы России
Шрифт:
Весной 1756 года Пётр Фёдорович всерьёз рассорился с Елизаветой Воронцовой и тут же стал волочиться за племянницей Разумовского, женой Григория Николаевича Те плова. «Кроме этой дамы, — писала Екатерина в своих «Записках», — ему приводили ещё по вечерам, чтобы ужинать с ним, немецкую певичку, которую он содержал и которую звали Леонорой». Пётр Фёдорович от того, что был совершенно бестактен, подробно рассказывал о своих интрижках и победах Екатерине, а иногда спрашивал у неё совета и даже искал сочувствия, если почему-либо не мог добиться успеха.
Всё это ещё больше сблизило Екатерину с Понятовским, который несколько раз совершенно недвусмысленно говорил с нею о нежных чувствах, которые он к ней испытывает. В то лето Понятовский жил в Петергофе, а Екатерина — неподалёку от него — в Ораниенбауме. 25 июня Понятовский сел в карету и поехал к Екатерине на свидание, заранее предупредив её. Когда карета подъезжала к Ораниенбауму, Понятовский увидел в лесу пьяного Петра с неизменной Елизаветой Воронцовой и всей его свитой. Кучера спросили, кого он везёт, и тот ответил, что везёт портного.
Однако Елизавета Воронцова узнала Понятовского и при нём ничего не сказала, а когда он уехал, стала, насмехаясь, намекать великому князю, кто был на самом деле в карете. Пётр сначала не обращал внимания, но через несколько часов послал трёх кавалеристов к павильону, где жила Екатерина.
Они схватили Понятовского в нескольких шагах от павильона, откуда он только что вышел, и за шиворот потащили к Петру Фёдоровичу. Пётр прямо обвинил Понятовского, что тот был у Екатерины, и, назвав вещи своими именами, сказал, что именно он там делал.
Понятовский категорически отказался, и Пётр велел задержать его.
Через два часа к Понятовскому зашёл «Великий государственный инквизитор» Александр Иванович Шувалов, и Понятовский заметил ему, что для чести русского двора необходимо, чтобы вся эта история закончилась без всякого шума. И Шувалов, согласившись, отвёз польского посланника в Петергоф, а сам рассказал обо всём Екатерине.
Понятовский писал потом только о том, что произошло с ним самим и было ему досконально известно. Однако он не знал, что произошло в Ораниенбауме после того, как его привезли в Петергоф. Невероятно скрытная Екатерина, по-видимому, ничего не рассказала Понятовскому об очень важной встрече её с Петром Фёдоровичем. А вот секретарь французского посла Рюльер откуда-то узнал об этом, и потому мы перескажем то, о чём сообщил он впоследствии в опубликованных записках.
Узнав о случившемся, Екатерина пошла к разгневанному мужу и честно призналась ему в любовной связи с польским посланником. Она сказала, что если кто-нибудь узнает о произошедшем казусе, то Пётр Фёдорович прослывёт рогоносцем во всей Европе. Екатерина сказала также, что её связь с Понятовским возникла после того, как Пётр Фёдорович приблизил к себе Воронцову, что и стало известно всему Петербургу. Далее она обещала не только переменить своё отношение к Воронцовой на значительно более любезное, но и давать ей из своих средств ежегодную пенсию, освободив от непосильных расходов Петра Фёдоровича.
Пётр согласился и обещал молчать. «Случай, долженствовавший погубить Великую княгиню, доставил ей большую безопасность и способ держать на своём жалованье и самую любовницу своего мужа; она сделалась отважнее на новые замыслы и начала обнаруживать всю нелепость своего мужа, столь же тщательно, сколь сперва старалась её таить», — писал Рюльер.
29 июня в Петергофе был бал в честь именин и Петра Великого и Петра Фёдоровича. Понятовский, сговорившись с Елизаветой Воронцовой, пришёл в один из павильонов, стоявших в Петергофском парке — «Монплезир», где были апартаменты и великого князя и его жены.
К этому времени Екатерина уже во всём призналась Петру, о чём загодя уведомила Понятовского, и ему пришлось во всём сознаться, на что обманутый муж ответил, смеясь: «Ну, не большой ли ты дурак, что не открылся мне вовремя! Если бы ты это сделал, не произошла бы вся эта распря!»
После этого Пётр ушёл в спальню Екатерины, вытащил её в одной рубашке из кровати — между тем как был уже второй час ночи, — и привёл её к Понятовскому и Воронцовой. Потом все они стали болтать, смеяться и шалить и разошлись только к четырём часам утра.
Описав всё случившееся в своих мемуарах, Понятовский добавляет: «Я уверяю, что такое сумасшествие, каким всё это могло казаться, было сущей правдой. На другой день все заискивали у меня. Великий князь заставил меня ещё четыре раза приехать в Ораниенбаум. Я приезжал вечером, поднимался по потайной лестнице в комнату Великой княгини.
Там я находил Великого князя и Воронцову. Мы ужинали вместе, после чего он уводил её (Воронцову), говоря нам: «Ну, итак, дети мои, я вам больше не нужен, я думаю».
Войны внутренние и внешние
Роман Екатерины и Понятовского пришёлся на то время, когда Россия начала активные военные действия против Пруссии. В мае 1757 года семидесятитысячная русская армия, находившаяся под командованием фельдмаршала Степана Фёдоровича Апраксина, одного из лучших русских полководцев того времени, двинулась к берегам пограничной с Пруссией реки Неман.
Уже в августе была одержана первая крупная победа: при деревне Гросс-Егерсдорф русские войска разгромили корпус прусского фельдмаршала Левальда.
Однако вместо того чтобы идти на столицу Восточной Пруссии — Кёнигсберг, Апраксин отдал приказ возвращаться в Прибалтику, объясняя это недостатком продовольствия, большими потерями и болезнями в войсках. Этот манёвр породил в армии и в Петербурге слухи о его измене и привёл к тому, что на его место был назначен новый главнокомандующий — обрусевший англичанин, генерал-аншеф, граф Вилим Вилимович Фермер, успешно командовавший войсками в войнах со Швецией, Турцией и в последней войне — с Пруссией.