Правительницы России
Шрифт:
Елена посылала в Старицу князя, боярина Ивана Васильевича Шуйского и дьяка Меньшого Путятина увещевать Андрея Ивановича, вызывала его к себе, в Москву, но Старицкий от прямых обещаний и ответов уклонился и, как говорит летописец, «в сердце гнев держал».
Тогда Елена взяла с него новое крестное целование и новую запись, по которой князь Старицкий клялся не делать никакого лиха ни малолетнему великому князю Ивану Васильевичу, ни его матери, сообщать им обо всём важном, что будет ему известно от кого бы то ни было, не принимать у себя перебежчиков из Москвы и ни в коем случае не посягать на великокняжеский стол, а если кто-либо станет склонять его к мятежу и заговору — немедленно донести о том в Москву.
Крест князь Андрей поцеловал и крестоцеловальную запись дал, но, когда в начале 1537 года в Старицу приехали московские гонцы, чтобы потребовать приезда князя в Москву для переговоров о его участии в отражении набега казанского хана Сафа-Гирея, Андрей Иванович ехать в Москву отказался, сказавшись больным.
Елена Васильевна тут же послала в Старицу своего лекаря — немца Феофила, и он, возвратившись в Москву, сказал, что болезнь князя Старицкого была очень легка, и приехать он, конечно же, смог бы, если бы захотел.
Следом за Феофилом поехали в Старицу посланники-соглядатаи, кои выведали, что в городе имеется немало приезжих людей, которые обычно там не живут.
Тогда Боярская дума постановила направить в Старицу князя Бориса Щепина-Оболенского с тем, чтобы он настоял на посылке к Коломне против татар старицких полков во главе с князем Юрием Андреевичем Оболенским Большим.
Андрей подчинился, но одновременно послал к Елене Васильевне своего боярина, князя Фёдора Дмитриевича Пронского, наказав ему говорить о «великих его обидах». Однако этот демарш никакого впечатления на Елену не произвёл, и тогда Андрей стал готовить мятеж, задумав опереться на Новгород Великий, в котором всё ещё были сильны антимосковские настроения. Однако эти настроения были вчерашним днём Новгорода, ибо местные бояре уже не имели прежней власти, а главные носители старых порядков — «житьи люди» — свободные землевладельцы, занимавшиеся торговлей, входившие в городское самоуправление и командовавшие десятками и сотнями в народном ополчении, в суде, в заграничных посольствах, за полвека после присоединения Новгорода к Москве были переселены в Москву, Подмосковье и другие города центра России. К тому же им на смену приехали в Новгород многие служилые люди из Москвы и подмосковных городов и уездов. А рядовые новгородцы-ремесленники и мелкие торговцы издавна были враждебно настроены к новгородским боярам и многим «житьим людям» и никак не могли встать на сторону Андрея Старицкого.
Что же касается архиепископа и тысяцкого, то теперь главой Святой Софии и первым иерархом Новгорода был не «владыка», которого избирало вече, а ставленник Москвы, решительный сторонник самодержавной власти — высокоучёный архиепископ Макарий, вскоре ставший и митрополитом Московским, а на месте тысяцкого, начальника народного ополчения, стоял московский наместник — князь Никита Васильевич Оболенский-Немой.
Всего этого Андрей Старицкий не учёл, и потому его попытка опереться на Новгород оказалась неудачной. Андрей, начиная мятеж, послал новгородцам «прелестные» грамоты, призывая их к себе на службу и обещая всякие льготы и «жалование». Но почти все эти грамоты новгородцы привезли в Москву, а на стороне Андрея оказалось лишь три десятка ревнителей местного сепаратизма.
Елену Васильевну о планах Андрея Старицкого известил его боярин, князь Василий Фёдорович Голубой-Ростовский, и на Москве тотчас же стали собирать войска, во главе которых встал её фаворит Овчина Телепнёв-Оболенский.
Разумеется, тут же узнал об этом и Андрей Старицкий и бежал с женою и сыном по направлению к Торжку. Но как только новгородцы узнали, что князь Старицкий намеревается прийти к ним и «затвориться» в городе, они сели в осаду, а навстречу войску Андрея выслали сильный отряд с пушками по главе с новгородским дворецким и воеводой Иваном Никитичем Бутурлиным.
В тридцати вёрстах южнее Новгорода, возле Бронниц, князь Старицкий был зажат между отрядом Бутурлина и подоспевшими из Москвы полками Овчины-Оболенского. К этому времени из войска Андрея Старицкого дезертировали тысячи воинов, не желавших противостоять Москве. И таким образом мятеж был сильно ослаблен с самого начала. Беглецов из стана князя Андрея было так много, что у него даже не было сил арестовывать их.
В этих обстоятельствах до сражения с москвичами и новгородцами дело не дошло, и князь Андрей сдался, попытавшись, правда, уйти за литовскую границу, но в пяти вёрстах от села Тюхоли был пойман Овчиной-Оболенским и отвезён в Москву.
Там князя Старицкого ждала та же участь, что и его предшественника — Михаила Глинского: его бросили в застенок, оковали в железо и «уморили голодом и жаждою под шляпою железной». А тридцать его добровольных новгородских сообщников били на Москве кнутом, а потом развесили на новгородской дороге в назидание всем проезжающим мимо.
И современники, и потомки оценили мятеж Андрея Старицкого как прямую попытку «подъискания» под малолетним великим князем и его матерью «государства», как намерение захватить власть в России, свергнув их с великокняжеского трона.
Вскоре после смерти Андрея Старицкого, 3 апреля 1538 года, внезапно умерла и Елена Васильевна. Говорили, что была она отравлена ненавидевшими её боярами. Вскоре после её смерти был схвачен и казнён и её любимец Иван Фёдорович Оболенский-Телепнёв, а восьмилетний сын — будущий царь Иван Васильевич Грозный — попал в жестокие и холодные руки бояр-соправителей, ни от одного из которых не видел он никакого участия, ни тепла, ни простой человечности.
Иван Грозный, впоследствии прославившийся болезненной подозрительностью и невероятной жестокостью, беспричинно, по чистому произволу губивший тысячи ни в чём не повинных людей, всё же ни разу не обвинил никого в скоропостижной гибели своей матери. Причина её смерти остаётся тайной и сегодня.
А несчастная старица Софья продолжала жить всё в том же Суздальском монастыре, где и скончалась 18 декабря 1542 года, пережив на девять лет и своего венценосного мужа, и его вторую жену — великую княгиню Елену Васильевну, которая хотя и была младше её на двадцать лет, всё же умерла на четыре года раньше горемычной Соломонии.
ТЯЖКИЙ ЖРЕБИЙ ПРЕМУДРОЙ СОФЬИ АЛЕКСЕЕВНЫ
Через полтора века после смерти великой княгини Елены Васильевны в России произошли события, в которых главную роль снова сыграла женщина — Софья Алексеевна, дочь царя Алексея Михайловича от его первой жены Марии Милославской.
Обречённая судьбой на почти монашеское затворничество в царских теремах царевна Софья сделала отчаянную попытку вырваться из заточения. Ей удалось взойти на вершину власти. И хотя правила она не столь уж долго — всё-таки сумела сделать для России немало полезного.
Софья Алексеевна была представительницей новой царской династии — Романовых, сменившей на престоле род Рюриковичей. И потому мы начнём рассказ о ней с небольшого экскурса в историю.