Право на безумие
Шрифт:
– Любовь, это так. Сопутствующий фактор. Он скоро поймет, что его унизили, над ним посмеялись, а виновник здесь станет очевиден.
– Зачем он вообще нужен?
– Я думаю, только из-за того, что держал меч в руках и остался жив.
– Слишком много на этой земле тех, кто взял его в руки и выжил. Не находишь? Неудачные попытки были?
Она пожала плечами. Карлик растянулся на траве и пробормотал себе тихонько под нос, чтобы не услышала компаньонка:
– Да-а, дети. Пока еще дети.
Х
В принципе, вопрос по ужесточению контроля и повышению стабильности образцов они решили. Как ни кипятился Альберт Иванович (или Мольбертыч как его называли за глаза), но эксперимент не свернули, полностью согласившись
Мольбертыча, под его недовольное бурчание о докторе Франкенштейне, проводили с должным почетом. Присвоили очередное звание и отправили в параллельную лабораторию заниматься фундаментальными исследованиями. А Владимир Константинович, молодецки развернув плечи, начал внедрять одну из своих разработок, которая должна была решить основную проблему, возникшую при изменении образцов. Идея была проста по звучанию, но при ее реализации возникающие подспудно различные «ситуевины» требовали поистине фантастических решений. Если говорить просто, то Владимир Константинович решил вживить образцу дополнительный биоимплантат, который являлся бы своеобразным фильтром, отсекающим ненужные эмоции и мысли, а проще говоря, позволял бы его полностью контролировать и не бояться, что это создание сорвется с поводка и начнет убивать направо и налево, или впадет в зимнюю спячку.
Владимир Константинович был большим светилом отечественной биологии. Мог бы, конечно, быть просто очень авторитетным ученым с мировым именем, но продолжительная работа в Центре специальной медицины под руководством профессора Желаева, похоже, навсегда закрыла его имя и его достижения от мировой общественности. Но он не жалел. Для него главным в жизни являлась работа, а теперь он мог работать всегда и работать именно над теми темами, которые ему были интересны. Его лаборатория активно и успешно занималась разработками в области клонирования, биоструктурирования и генной инженерии. Работали, в основном, на чистую науку. Заказчик, иногда, конечно, корректировал направление исследований, но это больше носило рекомендательный характер. Финансирование было огромным, а контроль очень слабым. Другой бы на его месте накупил себе недвижимости за границей и предавался другим радостям жизни, но он работал. Ни одной копейки не ушло из лаборатории. Если и случались нецелевые расходы, то они касались зарплат и прочих выплат сотрудникам. Каждый из них, вплоть до уборщицы, получил от лаборатории жилье, да и на зарплату не жаловался. Естественно, что его сотрудники готовы были носить Владимира Константиновича на руках и пошли бы за ним в огонь и в воду, фигурально выражаясь, конечно. Поэтому и поддержали его, а не Мольбертыча, хотя и не каждый из ученых был на сто процентов уверен в его правоте. Но, утешив себя тем, что нейтронную бомбу тоже кто-то когда-то сотворил, и ни к чему ужасному это не привело, они пошли за своим бессменным научным и коммерческим директором, спрятав свои сомнения глубоко внутри.
А затем «золотой век» закончился. Лабораторию переименовали в НИИ, прислали нового директора в большом генеральском чине и потребовали доложить о конкретных результатах, достигнутых научным коллективом за отчетный период. Выслушали, признали работу удовлетворительной и сделали определенный заказ, закрыв все другие направления. Коллектив, конечно, попереживал и поволновался, но, уяснив, что никого сокращать не собираются, успокоился, и начал трудиться над новой темой, тем более, что определенные наработки в этой области уже имелись.
Поставленная задача была хорошо известна широким массам по угрюмым голливудским фильмам и прочей фантастической белиберде. Нужно было создать солдата нового поколения, который бы в огне не горел, на морозе не мерз,
Первые же программные выкладки, обобщившие пока еще виртуальные результаты исследований, показали, что конечный продукт если и будет получен, то окажется очень и очень дорог. Буквально штучное производство. Так что ни о каких полках и дивизиях подобных суперменов говорить не приходилось. Они чистосердечно это все обосновали и представили свой вывод наверх, для себя уже решив, что тема закрыта. Однако наверху все восприняли по-другому. Руководство сделало вывод, что раз дорого, то вопрос стоит исключительно в стоимости, а не в принципиальности осуществления задачи. А раз изготовить образец можно, значит, изготовить его нужно. Владимир Константинович почесал свой высокий лоб, отогнал мысли о терминаторах-терористах, и повел свой коллектив к поставленной цели.
НИИ долго и упорно «тренировалось на кошках» и прочих лабораторных крысах, но вскоре было принято высочайшее соизволение перейти к опытам на людях, дабы ускорить результат и не тратить зря бюджетные деньги. Начали появляться «образцы». Впервые их так окрестил какой-то лаборант, но кличка приклеилась намертво, перекочевав из институтского сленга в официальные сводки и отчеты. Первыми образцами, естественно, были военные, смертельно раненные в разнообразных мелких и прочих конфликтах, полыхавших на бескрайних просторах бывшего Союза. Служба доставки работала очень хорошо, их агенты были буквально везде, и пронумерованные образцы поступали в институт в наиболее кратчайшие сроки. Выбирали исключительно безнадежных. Им вкалывали пару кубиков спецраствора, который никак не препятствовал наступлению смерти, но отодвигал ее суток на пять, вводили наркоз и укладывали на операционный стол.
Первые пять номеров были чисто подопытными. На них отработали соответствующую технологию, после чего отправили на родину в цинковых гробах, где их и похоронили со всеми воинскими почестями. А вот последующих пятерых всеми силами пытались поставить на ноги, и двое из них выжили. Стали, конечно, полными дебилами, но выжили. Руководство это оценило как большой успех, и приняло решение о работе с более живым материалом, чем ранее. Вот тогда Мольбертыч возмутился в первый раз и едва не ушел из института. Его едва уговорили остаться, но некоторые сотрудники из так называемого поколения «шестидесятников» все-таки ушли, объявив их опыты антигуманными, находящимися за пределами добра и зла.
Владимир Константинович в душе их поддерживал, но темой был увлечен очень сильно, и, самое главное, чувствовал, что первый положительный результат рядом. До него оставалась буквально пара шагов. И вот в этот самый момент появился образец № 13. Несмотря на то, что человек подорвался на фугасе, был он практически цел, если отбросить два сломанных ребра и полное беспамятство от сильнейшей контузии. Во всяком случае, они так посчитали вначале, что потеря сознания – это результат контузии. Первым в этом засомневался именно Альберт Иванович, но это уже после. А пока они его вылечили. Он был первым из образцов, который лег на модернизацию практически здоровым.
Все изменения, произведенные с образцом, он перенес на удивление стойко и, что самое главное, выжил. Измененные органы приживались, но приживались несколько своеобразно, словно кто-то другой, а не ученые руководил этим процессом, изменяя их вмешательство и направляя его в другое русло. К примеру, ему ввели раствор для укрепления костей. Он прижился и начал производить необходимые изменения, а затем изменился сам и изменения произвел несколько другие, причем с гораздо лучшим результатом. Скелет образца теперь состоял из огромного количества тонких гибких и обладающих огромной прочностью костей, свитых между собой наподобие веревок в канате. Как это произошло, что послужило причиной, было неизвестно. Но далее подобное происходило постоянно. Если они что-то меняли, оно менялось. Изменялось не так, как это было запланировано изначально, но всегда в лучшую сторону. Самым главным достижением явилось то, что образец жил. Но в сознание приходить не торопился.