Право на безумие
Шрифт:
Было очень страшно. Смерть была видна глазами. Если эти «дети гор» до сих пор считали это сияние происками своих привычных противников, то он, являясь человеком немного грамотным, понимал, что гонится за ними именно свет, а поддерживать такую интенсивность, такой временной отрезок и на таком большом расстоянии человечество еще не может. Но сейчас, данный научный казус интересовал его в самую последнюю очередь. Главной заботой было достичь перевала раньше их таинственного преследователя. И им это удалось. Они надорвали жилы, но успели перевалить через горы и спуститься в долину раньше. Машина пришла в тот момент, когда перевал окрасился зеленым. Боевички, бросив погрузку, рванули в разные стороны. Он обреченно посмотрел им в след и продолжил грузить свои ящики. И вдруг перевал взорвался. На одной из вершин вспух белый шарик, потом он лопнул,
Через шесть часов груз был доставлен в центр.
Х
Оксане было грустно. Грустно от того, что опять нашелся подлец, который попользовался, а потом бросил. От того, что он являлся представителем каких-то высших сил, легче не становилось. Значит, и там, в этой далекой, нечеловеческой дали есть свои негодяи и подонки. Неужели она плохо к нему относилась и заслужила такое отношение? Оставил чемодан денег и исчез. Откупился как от дешевой потаскушки. Сумма, конечно, приличная, но то с какой легкостью была оставлена, говорило только о том, что для него это было мелочью. А она – гораздо большей неприятностью, чем эта сумма.
Прошло время, и грусть сменилась злостью. Его телефон молчал, и она решила навестить его дома, а еще лучше – его жену. Со злом бороться каждый может, пусть со своей законной супругой поборется. Посмотрим, что врать будет. Она уже совсем собралась с духом для такого похода, но появилась Арлетта. Возникла неожиданно, была очень взвинченной и раздраженной. Не поздоровавшись, залезла в холодильник, случайно оторвав ему ручку. Достала пиццу, уселась за стол, и вдруг расплакалась. Это было так странно, что Оксана заревела за компанию.
– Как жизнь, Ксюшенька?
– Пусто. Хорошо хоть ты приехала. Вы вместе были?
– Вместе с кем?
– С Алексеем.
– Нет. Он сам идет по своему пути.
– Алечка, а где он? Я звонить пыталась, телефон молчит.
– Лешего нет. И где он я не знаю. Нет его среди живых. Никто его не чувствует.
– Какого Лешего?
– О ком спрашивала, тот и исчез.
Неожиданно на душе стало легко. Не бросил, оказывается, просто случилось с ним что-то или связаться не может. Сама смутилась своим мыслям, а точнее испугалась, что Арлетта их каким-нибудь образом прочитает. Засуетилась, стараясь скрыть смущение.
– Давай выпьем немного. За встречу и за него. Пусть все будет хорошо.
Представительница «светлых сил», не чокаясь, залпом опрокинула коньяк. Сморщилась и оторвала кусок сырой пиццы на закуску. А потом окатила Оксану колючим взглядом.
– Значит, повезло тебе. Родишь сына от героя. Тебе счастье, врагам горе.
Оксана подавилась коньяком.
– Правильно, не пей больше. Береги, что доверено, если повезло. А мне вот не довелось стать матерью. И теперь вряд ли разрешат.
Она ушла быстро, не попрощавшись и больше ничего не сказав, но воткнув в косяк входной двери кинжал причудливой формы.
Оксана Павловна помчалась в аптеку и, чуть позже, посмотрев результаты теста, поняла, что жизнь ее изменилась и, наконец, в лучшую сторону.
Уже потом, она в местной газете прочитала сухую заметку о гибели при исполнении служебных обязанностей в зоне КТО майора Егорова Алексея Сергеевича. В газете ничего не объяснялось, просто выражались соболезнования семье и близким. Она немножко поплакала, а потом достала оставленный им чемодан. Переложив половину денег в кулек, села в машину и через пятнадцать минут стояла у его двери.
На открывшего дверь мальчика смотреть было странно. Странно было осознавать, что этот абсолютно чужой ей ребенок – брат ее еще не родившегося сына. Она погладила его по голове, протянула
– Отдай матери. Отец твой помог когда-то, теперь возвращаю долг.
Через месяц Оксана выехала в Париж. Ей всегда нравилась Франция, да и медицина там получше и рожать спокойнее.
А оставленный Арлеттой кинжал вытащить так никто и не смог.
Х
Тот, кого очень ограниченный круг называл Майклом, медленно и неторопливо двигался навстречу своей судьбе. Именно двигался, то есть шел к позвавшей его сущности. На счет «судьбы» можно, конечно, было бы поспорить, но, тем не менее, некоторый дискомфорт от предстоящей встречи он, несомненно, испытывал. В чем, собственно, открыто себе и признавался. Он, конечно, иногда даже от себя что-нибудь скрывал, или крутил в голове различные глупости, но это каждый раз обуславливалось определенной причиной, то есть все той же необходимостью. Скрыть же что-либо от предполагаемого «собеседника» было невозможно, да и незачем. На беседу можно было и не ходить, никаких карательных санкций не последовало бы. Но такая беседа могла быть очень полезной, Великий Знающий, если собирался говорить, то сообщал очень интересные вещи. Либо преподносил ситуацию с абсолютно новой, не рассматриваемой ранее позиции. Тема же сегодняшней беседы Майклу пока была неизвестна, но встречи он все-таки боялся. Привыкшему долгое время быть непогрешимым, единственным знающим истину, очень тяжело осознавать свою возможную глупость и неполноценность. А он был именно таким. Именно таким в очень большом количестве миров. Он знал истину, знал – что, когда и почему случится с тем или иным индивидуумом из этих мирков в частности, и самими мирками в общем. И он смог не стать для них богом. Остался в стороне и выше этих мелочей, наблюдая, как разные, обладающие силой, бились за эти миры, стремясь превратить их в свои лежбища. Видел, как они гибли сразу или чуть позже. Взрывали планеты, либо превращали их в прекрасные цветущие сады. Вот только каждый из них это «прекрасное» понимал по своему.
А потом появились люди, и он их встретил, а затем полюбил. Полюбил их миры, полюбил их самих, а еще больше полюбил их души. Души были теплыми, и рядом с ними было хорошо. У людей был свой бог, но люди его не знали. Давали ему разные имена и молились по-разному, и убивали за своего бога, не позволяя своим соплеменникам молить его иначе, чем они. Общим у них было лишь то, что каждая их религия считала своих приверженцев либо потомками этих богов, либо подобными им. И это было так. Майкл не мог понять, почему люди, видя, что они одинаковы и все считают себя «по образу и подобию», тем не менее, верят в разных божеств. А самым странным было то, что он никогда не встречал на своем долгом пути ни одну сущность, которая могла бы создать что-либо подобное людям и их душам. Потому что подобного человеческой душе не было больше ни у кого из известных ему обитателей вселенной. И ему стало интересно.
Сначала он просто питался этими душами. Ему никто не мешал. Вкус у душ был разный. Он отбирал их у людей, проводя души через различные испытания. Душа мужчины, женщины, ребенка. Старая, молодая, злая, добрая, новая или с большим опытом. Прошедшая через страдания или светившаяся от счастья. У каждой был свой вкус, и от каждой ему было хорошо. Хорошо по-разному. Эта обжираловка продолжалась очень долго, до тех пор, пока он не обнаружил, что у него появились ноги, руки, голова и туловище. Он всегда мог принять абсолютно любой вид и форму, но теперь у него появилось почти человеческое тело, которое стало именно его собственным. А еще появились желания и привычки. Это было странно и страшно. Он стал более уязвим, чем раньше, но получил новые, ранее неизвестные силы и возможности. И он перестал питаться их душами, и даже научился их возвращать прежним владельцам.
А затем испугался еще раз, подумав, что все это богатство может достаться кому-то другому и он уже не сможет быть счастлив от возможности обладания этим непонятным ему чужим даром.
Он закрыл их миры, спрятал их от всех и попытался стать для них богом. Это было долго и трудно. Люди легко принимали новых богов, но так же легко и быстро их забывали, возвращаясь к истокам своей веры. И тогда он решил объявить себя врагом их богов и их веры, и, как ни странно, именно это и сработало. Он смог закрепить веру в себя в их мирах, и обрел множество последователей. Верных и фанатичных, готовых если не на все, то очень на многое ради него и ради его учения.