Право на месть
Шрифт:
Бухгалтер был вне себя.
– Пошел ты в жопу,– буркнул врач, выпрямился и достал сигарету.– На четверть часа раньше – может, и спасли бы. А пока вы тут ваньку валяли…
Белорубашечный, окончательно потеряв над собой контроль, толкнул ближайшего бандита:
– Пристрели лепилу, суку!
«Тоболец» медлил. Скомандуй ему тот, кто лежал сейчас на полу, мозги доктора уже полетели бы в стену. Но эта глиста…
– Отставить «пристрели»!
В комнату вошел мужчина средних лет. Ласковин вспомнил его: сидел рядом с Корветом, когда Андрей дрался с Ханом.
– В чем дело? – новоприбывший обращался к врачу.
– Инфаркт, скорее всего,– ответил тот, жадно затягиваясь.
Ласковин заметил: рука у доктора дрожит.
– Точно?
– Мертв. Необратимо.
Холодный взгляд Берестова уперся в переносицу врача.
– Уверен?
– Очевидная картина. Точно можно будет ответить только после вскрытия.
– Так,– сказал личный телохранитель Гришавина.– Кто был здесь, когда он умер, останьтесь, остальные – брысь!
Толпа в комнате испарилась в две секунды.
– Ты – тоже,– сказал Берестов врачу. Теперь, если не считать покойника, их осталось пятеро: Берестов с сопровождающим «быком», Ласковин, «тоболец», которого он позвал, и Бухгалтер.
– Что произошло? – сухо спросил Берестов.
– Вот он! – Бухгалтер показал на Ласковина.
– А… Спортсмен!
Глаза Берестова напоминали отверстия автоматных стволов.
– Ты, значит, здесь?
– Корвет пригласил меня,– спокойно сказал Андрей.
Ему очень хотелось встать. Чтобы быть на ногах, наготове… Но Ласковин не встал. Так выглядело естественней.
– И что же здесь произошло?
– Мы поговорили. Я уже уходил, когда Корвет… когда ему вдруг стало худо.
– Я думаю, ты его убил,– сказал Берестов, и сопровождающий его «бык» мгновенно выхватил ствол. Ласковин, держа каменное лицо, пожал плечами.
– Я убиваю иначе,– возразил он.– Вы видели. Да и Корвет не из тех, кто позволит себя так просто прикончить.
– Обыщи его! – приказал Берестов сопровождающему. И Ласковину: – Что еще скажешь?
В кармане у Андрея лежал пистолет, взятый у Корвета. Поэтому обыск мог выдать его с головой.
Он поднялся. Пришло время показать крутизну.
– Убери лапы,– сказал он «быку».– Переломаю. Я могу, спроси у хозяина.
– Нарываешься? – осведомился Берестов. Однако сделал знак своему человеку: погоди.
– Если бы я его убил, был бы я здесь? – Ласковин холодно улыбнулся.– У меня было море времени, чтобы уйти. Но я не ушел, а позвал этого.– Ласковин кивнул на «тобольца». И, обращаясь уже к нему: – Когда ты вошел, он ведь еще был на ногах, так?
– Стоял,– покосившись на Берестова, ответил свидетель.
– Ты что скажешь? – Берестов повернулся к Бухгалтеру.
– Когда я пришел, он уже умер,– заметно мандражируя, проговорил Бухгалтер.
– Умер? Ты что – доктор?
– Ну, лежал, не шевелился.
– Допустим. А скажи мне, Спортсмен, отчего вдруг здоровый крепкий мужик, не наркоман, не алкаш, вдруг взял и умер?
– Я тоже не доктор,– ледяным тоном ответил Ласковин.
– О чем вы говорили?
– О работе.
– О какой?
– О моей.
– Не зарывайся,– предупредил Берестов.– Если выяснится, что это твоя работа, я лично тобой займусь.
– Давай! – тем же тоном ответил Ласковин.
– А тебя, падла, не спрашивают! – вмешался сопровождающий.
– Ладно, можешь идти,– разрешил Берестов.– Мы тебя найдем.
«Знает о сделке?» – подумал Ласковин. Да, скорее всего. Но тогда почему его отпускают? Сделка откладывается?
Все еще начеку (могут ведь и в спину выстрелить!), Ласковин вышел из комнаты.
И беспрепятственно покинул бандитскую базу. Обошлось. Пока. Но теперь ему следовало спешить. До назначенного времени оставалось всего двадцать минут. А еще надо было обдумать, как обыграть Лешинова.
Чертов «протоиерей» один опасней трех десятков бандитов. И не он ли заказчик сделки, которая оплачивалась его, Ласковина, жизнью?
Глава пятнадцатая
Наташа возвращалась домой окрыленная. Растоцкий ее похвалил! Да не просто похвалил, а сказал, что старинная ученица его выросла неизмеримо за три года, что они не виделись. А такая оценка – не шутка. «Неплохо» – высшая награда, которой удостаивалась от него Наташа в прежние времена.
Узнав, чем она занимается, мэтр огорченно покачал высохшей птичьей, но еще сохранившей в посадке изящество великого балеруна, головой. И предложил похлопотать, чтобы устроить на настоящую работу. Наташа не сомневалась: Растоцкому достаточно позвонить, чтобы ее взяли хоть в «Мариинку».
«Спасибо, дядя Сережа, может быть, потом…»
«Потом, голубушка моя, меня может и не быть».
Шутка. Растоцкий в свои под семьдесят, хотя и иссох телом, от Вечности был еще далеко.
Что же до голландского конкурса, то здесь мэтр триумфа ей не обещал. В Голландии побеждают голландцы.
Максимум – третье место. И то если подыграть конъюнктуре.
– Не хочешь, Наташенька, осенью в Италии потанцевать? Там тебе лучше будет.
Наташа хотела. Но от Голландии отказаться уже не могла. Тем более третье место – совсем неплохо. И деньги, с которыми последний год совсем туго,– тоже неплохие. Даже за участие, от русского спонсора.
– Третье место – будет,– уверенно пообещал Растоцкий.– В номере твоем кое-что подправим, кое-что прибавим-убавим, лучше не станет, да и Бог с ним. Жюри понравится.
Договорились на послезавтра. Уже не дома (хотя в шестикомнатной квартире Растоцкого места хватало), а на студии. Там – строже.
Напоследок порасспросив Наташу о жизни, Растоцкий Наташу отпустил. И еще раз обнадежил.
Так что домой Наташа ехала в розовом тумане. Забыв о том, что кроме ее мира есть и другой.
И этот другой мир не замедлил напомнить о себе.