Право на возвращение
Шрифт:
— Разве можно нормально думать, если не травишь свои легкие табаком? Ты тоже smoke? [102]
Брам кивнул и спросил:
— Пока вы просто ходите за ним, — а потом? Вколете ему чего-то? Как это делается?
Макс покачал головой. Он вскрыл пачку и выложил на стол перед Брамом пару сигарет. Закурил, поднялся, пошел к двери в ванную и, глубоко затянувшись и выпуская дым, приоткрыл ее. В дверь просунулась голова Хендрикуса; неуклюже запинаясь и бешено виляя хвостом, пес направился к Браму.
102
Курить (англ.);
В пол-одиннадцатого утра Брам отправился в магазин, который показал ему Макс. Сперва они проехали мимо на машине: маленький турецкий супермаркет, над входом вывеска — AGGUL MARKT. [103] Он стоял на широкой улице, застроенной узкими, высокими домами, которую нельзя было сравнить с по-немецки аккуратным Тель-Авивом. С одной стороны к супермаркету примыкал магазин одежды: манекены в витрине были в платках и благопристойных мусульманских платьях; с другой — телефонный магазин, обувной, предлагавший кучу обуви за полцены, парикмахерская и аптека. В этом районе, на западе Амстердама, в пятидесятые и шестидесятые годы прошлого века понастроили жилищ-коробок, не задумываясь о красоте. Как раз в то время, когда эстетическая составляющая считалась столь важной при строительстве домов в Тель-Авиве, где старались построить для людей что-то необыкновенное, чтобы те, в свою очередь, передали особенное настроение своему дому. Мусульманский район Амстердама не выглядел как гетто или трущобы, но ничто здесь не радовало глаз. Кубики жилых домов с маленькими балкончиками отделялись друг от друга скверами с вытоптанными газонами, обрамленными сиротливо торчащими, ободранными кустами.
103
Супермаркет Аггюла.
День был такой же холодный и бесцветный, как накануне, и Брам вспомнил, что, когда широкую дельту Рейна и Мааса укрывают свинцово-серые облака, такая погода может стоять в этой стране неделями.
Он пересек тротуар, вымощенный квадратными плитками, и вошел в магазин. Бенни поселился в семье Аггюл, которая понятия не имела о его связях. Тхакиба Исраилова — Бенни — отловили при проверке билетов в метро, потому что у него не оказалось документов. Трудно представить себе более банальную и более голландскую ситуацию. Контролеры поймали его, когда он выходил из метро, и отвели в полицию. Там он попросил политического убежища как беженец из Казахстана. Он знал, что подобная просьба запускает процедуру, дающую ему некий общественный статус. Ему немедленно предложили адвокатов, чьи услуги оплачивало правительство, и, пока вопрос об удовлетворении (или отклонении) его просьбы не будет решен, он мог просидеть в стране несколько лет. Кроме того, ему подыскали комнату в одном из центров для беженцев, а там пришлось пройти генетическую проверку. Через неделю он сообщил, что семья Аггюл из Амстердама готова взять на себя расходы по его пребыванию в Голландии до тех пор, пока не определится его статус. Каждую неделю он аккуратно ходил отмечаться в спецотдел полиции. Когда Брам покидал Казахстан, его сын жил в Амстердаме уже три недели.
Брам не знал, куда подевался Макс после того, как он вылез из «фольксвагена» и пошел к магазину. Он хотел увидеть Бенни, пока его не схватят. Снова похитят, как когда-то. «Только по-другому, — мысленно уговаривал себя Брам, — так будет лучше для него, стоит только освободить Бенни от идиотского религиозного психоза, и у него появится будущее».
— Ничего не говори, когда войдешь, — советовал Макс по дороге, — но дай ему возможность увидеть тебя. Он пойдет за тобой, могу поспорить. Мы не хотим входить внутрь, чтобы не светиться и чтобы местная полиция не увела его у нас из-под носа.
— А если он меня не узнает? Если он постарался забыть обо всем, что случилось с ним в первые четыре года жизни? Если он — фанатик и навсегда им останется, потому
— Тогда у нас будут проблемы, — сказал Макс.
— Где он живет?
— Он ночует в комнате за магазином, там у них склад.
— Он посещает мечеть?
— Нет, дома молится. А если выходит куда-то, то всегда в сопровождении трех-четырех человек.
— Почему бы вам не забрать его среди ночи?
Макс, улыбаясь, вел машину по кольцу вокруг города.
— Балин говорил, что хотел бы взять тебя к себе, что ты хорошо понимаешь нашу работу.
— Сомнительный комплимент, с моей точки зрения. Так почему не ночью?
— Потому что двери супермаркета специально укреплены и там стоят видеокамеры. Уверяю тебя, будет только хуже, если нас зацапают, приняв за взломщиков. Мы думаем, там могут быть решетки или еще что-то, что не сразу увидишь. Поэтому ночью ничего не выйдет. Вместо этого мы предупредили коллег из местной антитеррористической службы, ATVD. [104] Но и их мы не хотим посвящать во все подробности, мы предпочитаем работать по своему плану.
104
Общая разведывательная и контрразведывательная служба, голландский аналог ЦРУ+ФБР. После гибели Тео ван Гога сконцентрировалась на проблемах исламского фундаментализма в Голландии.
Они добрались до места, и Брам вышел из машины. Он был взволнован, но не боялся предстоящей встречи. В этом районе на улицах попадались лишь пожилые мусульмане в традиционной одежде и усталые женщины с детскими колясками, в платках и широких, длинных пальто; а иногда — небольшие группы женщин, одетых в черное и закутанных в паранджу. Он шел, чтобы встретиться со своим сыном.
Перед супермаркетом были выставлены ящики с овощами и фруктами. Старик в поношенном зимнем пальто задумчиво перебирал авокадо. Пожилая женщина в платке складывала апельсины в пластиковый мешок. Брам вошел внутрь. Крошечный микрофон сливался с его темно-синей курткой.
Он взял магазинную корзинку и прошел вперед. Здесь стояли такие же ящики с овощами и фруктами, как на улице, потом длинный прилавок с мясом и хлебом, а дальше — стеллажи с консервами и хозяйственными товарами. Справа от входа, за кассой, стоял небритый турок в обтягивающем спортивном костюме, подчеркивавшем мускулистую грудь и сильную шею; похоже, он занимался бодибилдингом. Раскладывая фисташки по пластиковым мешочкам, он покосился на Брама. Брам приветливо кивнул, и турок ответил тем же.
Брам положил в корзинку четыре помидора и двинулся к мясному отделу. Там старик мусульманин в джеллабе наблюдал за тем, как мясник, молодой лысый парень в длинном белом халате, заляпанном кровью, отрубает ровные куски от бараньей туши. Брам прошел мимо них и взял с полки бутылку моющего средства. Он остановился у холодильника, где лежали сыры, оливки и йогурт, — турецкие продукты, производившиеся почему-то, как следовало из надписей на упаковках, в Германии.
Брам повернулся и в проходе меж высоких стеллажей, заставленных банками, увидел сидящего на ящике человека. Человек вынимал из коробки баночки с консервированными томатами и ставил их на полку.
Браму видна была только его спина, но он уже понял, что это — его сын, его малыш, которого ему так не хватало всю жизнь и которого в этот день он не мог защитить. Он узнал Бенни, хотя видел только его шею, спину и затылок. Бенни сидел на пустом ящике из-под фруктов, но было видно, какой он высокий. На голове — зеленая шапочка, скорее всего, из Казахстана, а из-под нее выбивались светло-рыжие волосы, такие же, как у Хартога в молодости.
Брам отвернулся, сердце его колотилось так, что, казалось, готово было выскочить из груди, взял из холодильника пластиковую кюветку с хумусом и задержался ненадолго, перебирая в уме возможные сомнения. Он был уверен, что там сидит его сын. Но он должен увидеть его лицо, обойти стеллаж с другой стороны и поглядеть на него оттуда.