Право на выбор
Шрифт:
Мы неспешно идем извилистой улицей, встречая по пути редких прохожих — они здороваются с Маром, начинают разговор, а потом замечают рядом меня — и разговор быстро обрывается. Я конечно не рассчитывала на теплый и радушный прием, но чтобы так… Даже дети — компания подростков, занятая своими подростковыми делами — мигом все бросают и таращатся на меня во все глаза. Я невольно ступаю за спину Мара, отвожу глаза в сторону и краем уха слышу, когда мы проходим мимо:
— Видел, видел?..
— Ага…
— Не, ты глянь...
— Миршельнасс…
Это странное слово — "миршельнасс" — мой ретранслятор не переводит. Я слышу его еще несколько раз за прогулку, пока Мар показывает мне
— Мар… что такое миршельнасс?.. У меня не переводит…
— Это не что, а кто… — отвечает он с заминкой. — Если упрощенно, это женское начало всего сущего… Мать-земля, которая породила все живое… Ты… чем-то похожа на её изображения...
Ну зашибись теперь.
Наверное, это у меня на лице и написано, потому что Мар почти сразу добавляет:
— Не волнуйся, донимать тебя никто не будет. Фанатиков у нас тут нет.
— Надеюсь…
...
Донимать меня и правда никто не донимает, но внимание я привлекла однозначно — осталось только понять, хорошо это или плохо. Когда на следующий день Мар отлучается из дома и я остаюсь одна, уже спустя полчаса мимо нашего двора проходит больше народа, чем я видела здесь за все время. В основном это дети — они шушукаются, пихают друг друга локтями, сдавленно и нервно смеются… Мальчишки везде мальчишки, даром что ростом они с меня и выше. Я вижу их возню из окна, пока безуспешно пытаюсь отвлечься на чтение — интересно стало все-таки узнать про эту Миршельнасс, с которой меня сравнивают. На картинках и правда — невысокая девушка с ярким румянцем и русыми волосами. Там, где я жила, таких через одну... а здесь пожалуйста, практически богиня... Меня это не злит и не радует, скорее просто сбивает с толку.
Наконец из группы пяти ребят выделяется один и несмело шагает к дверям. Я выглядываю на стук — стоит у порога, мнется, руки за спиной, глаза не знает куда деть… выбрали жертвой или сам вызвался?.. Я улыбаюсь как могу приветливо, но молчу — вряд ли у него стоят ретрансляторы — и мысль выучить местное наречие во мне только крепнет. Мальчик оглядывается на шуршащие кусты, оттуда доносится невнятное “ну, давай”, после чего вдруг наклоняется, ставит на крыльцо корзинку с какими-то плодами и убегает. Я туплю на корзинку… на шуршащие кусты… это типа что… подношение?.. Надеюсь, они понимают, что я просто похожа на их Миршельнасс?..
— Понимают, не переживай, — успокаивает меня Мар за ужином. Плоды стоят вымытыми на столе — они называются миррум, мякоть у них насыщенного розового оттенка. На вкус похожи на помесь яблока и мандарина.
— Точно?
— Абсолютно. Здесь просто давно не было девушек. На весь город их от силы десяток наберется.
Я чуть не подавилась.
— Д…десяток? А как… как у вас вообще?..
— Дети рождаются?
Щеки ощутимо теплеют, и я медленно киваю.
— Женщины прилетают сюда, но большинство после первых родов возвращаются домой. Те из туров, кто работает на компании Объединения, могут встретить женщину вне планеты, а потом вернуться с сыном домой.
— Получается, женщины бросают своих детей?
В глазах Мара — смесь тоски и нежности, от которой у меня сосет под ложечкой.
— Далеко не у всех разумных так силен материнский инстинкт, как у землянок.
— У землянок тоже бывает по-разному, но да, у нас обычно матери детей не бросают. Отцы… делают это чаще.
Тур хмурится.
— Бросить свою родную кровь? Как это вообще возможно?
В ответ я только улыбаюсь, а в ответ на его непонимающий взгляд — только шире.
Кажется, я выбрала правильное место.
...
Спустя
Оно и неудивительно — земля в округе изрыта, взорвана корнями гигантских деревьев, покрыта зубьями каменистой породы, уходящей на огромную глубину. Мы идем извилистой тропой, она ныряет в овраги и выводит на склоны, углубляется в лесной массив и выстреливает на голые плато. Дома разбросаны казалось бы хаотично, но чем дальше идем, тем лучше угадывается своеобразный рисунок. Ближе к центру города, на условной равнине, домов становится больше, они становятся чуть выше и ближе друг к другу. Но прохожих на улице все равно немного — может, дело в жаре? Шерхентас не добралась еще и до середины небосвода, а припекает уже знатно… Хотя местные должны были привыкнуть…
— Большинство работает в это время, а дети учатся, — отвечает Мар, когда я все-таки интересуюсь причинами такой малолюдности.
— Как и у нас, в общем-то… Правда, я жила в городе побольше, и даже днем на улицах было много народу…
Я вспоминаю толчею в метро, на лестнице универмага в дни скидок… Эфемерная тошнота подкатывает к горлу, сдавливают виски тяжелые ладони.
— Ты хочешь жить в большом городе?
— Нет. Больше нет.
— Понял.
Дальше мы идем молча. Невольно зацепив эту нитку памяти, я вспоминаю серое небо и серую пасть бетона под ногами… О чем я тогда думала? Думала ли вообще? Сейчас я с трудом могу вспомнить свое состояние: выпотрошенная и зашоренная, я не видела иного пути — или не хотела видеть?.. Меня вел инстинкт — избавить себя от страданий, любым способом, неважно каким — даже если это подразумевало избавиться от себя самой — потому что терпеть было невыносимо, невозможно…
В ушах — легкий звон и треск, я чуть трясу головой и возвращаюсь в здесь и сейчас. Это уже прошло. Я неизбежно буду помнить, но напоминать больше не обязана.
2-12
Миграционное управление было частью местной администрации. Поднявшись на третий этаж небольшого здания, мы пару минут ждем уже явно почтенного тура, которого Мар как-то по-особенному приветствует, называя дор Шаррах и прикладывая руку тыльной стороной ко лбу. Мне тоже так надо сделать?.. Не надо — дор Шаррах улыбается мне как внучке и пожимает руки своими огромными лапами.
— Это и есть твоя милая Шер-аланах? Праотец, и правда вылитая Миршельнасс, как и говорили дети… Проходи, проходи, не стой… Вот, присаживайся… Как тебя Шерхентас поцеловала…
Это он про лицо?.. Оно опять как маков цвет?.. Ну, не могу я воспринимать как достоинство то, за что меня когда-то бесконечно и зло дразнили. И как это он меня назвал?.. опять не переводит, ладно, потом спрошу...
Комната — или правильнее, кабинет — небольшая. В ней просторно — никаких тебе стеллажей с кучей архивных документов, громоздких аппаратов… Я забираюсь на стул перед полукруглым столом и уже привычно болтаю ногами. Мар остается стоять за моей спиной — это должно напрягать, но почему-то не напрягает… точнее напрягает, но, как он сам говорил, “в хорошем смысле”... я чувствую спиной его тепло, оно пробирается под кожу, разливается под ней колкостью, заставляя мышцы мелко сокращаться; кажется, будто из-под этой кожи сейчас проклюнутся ростки…