Право на выбор
Шрифт:
Сегодня все сговорились, что ли?
— Ну… сложно все… Они не ладят… и я не знаю, что делать… И надо ли делать хоть что-то…
Уйримка какое-то время молчит, а потом негромко говорит:
— Я понимаю их чувства… на моей родине практикуют многоженство… и я росла в окружении мачех и множества сестер. Жены моего отца постоянно боролись за внимание, подарки и привилегии, а отец запросто мог манипулировать ими через нас. Было… трудно… постоянная ненависть и ревность. Единственное, что помогало на время сплотиться — это появление новой наложницы или пассии.
— Ты предлагаешь мне третьего привести?.. — одна только мысль о еще одном мужчине в доме приводит меня в ужас.
— Нет, что ты, — мгновенно отвечает Грида. — Просто возможно… какая-то общая беда могла бы сплотить их… И если подвернется случай — воспользуйся им.
Общая беда?
Я со вздохом опускаю голову на руки — бед нам еще не хватало…
— Спасибо. Я подумаю об этом.
После издевательств над пальцами мы начинаем издеваться над моим языком, пока я даже на том, что получалось в начале, не начинаю сбиваться. Хороший признак — значит, наговорила достаточно и пора остановиться. Мы прошли уже простые бытовые фразы о природе-погоде, фразы экстренные Грида заставила меня застолбить в первую очередь, и начали разбирать лексику-грамматику по темам — как если бы я учила любой другой земной язык, принцип и подход тот же самый… Сколько раз я это уже проделывала?.. Английский, испанский, арабский… китайский начала, да не сложилось… не успела…
— Ты быстро схватываешь, прямо на лету.
— Да где там…
— Нет, правда… Я учила еще несколько переселенок, давно уже конечно… У них дело шло куда медленнее.
Я украдкой почесываю нос, пряча самодовольство.
— Ну вот, сейчас расслаблюсь и перестану стараться.
— Очень в этом сомневаюсь, — улыбается девушка. — Не в твоем характере, насколько я успела его узнать.
Домой я возвращаюсь веселее, чем уходила — узелки распутались и легли ровно, в корзинке у меня новый моток ниток, тетрадь, исписанная символами… Попробую сегодня освоить еще и тот, который значит “светило”, один из трех составляющих "Шерхентас"… Потом приготовлю шерки — сладости из фруктового пюре и порошка кореньев, Грида недавно поделилась рецептом… И может почитаю что-нибудь, пока тишина в доме легкая, звенящая и не давит на барабанные перепонки каменными ладонями.
Я останавливаюсь у двери дома, ищу карточку по карманам… успеваю даже найти…
— Ооо, наша малышка вернулась…
... Ну твою же ж мать...
3-14
В дверном проеме стоит, прислонившись к нему, Раш’ар — и с ним что-то не так. По улыбке и дымке в глазах, по странным, расшатанным движениям, будто все связки и жилы в его теле ослабли, я с пугающей уверенностью могу сказать, что тур не в порядке. Что-то с ним очень сильно не так.
Я медленно захожу, не спуская с него глаз — как будто это поможет его остановить. Как будто я вообще могу что-то сделать. Мара нет дома, это очевидно, при нем он никогда и слова лишнего, даже взгляда не позволяет в мою сторону… А тут улыбается, но от улыбки
— Плетешь ракум? — он указывает на корзинку в моих руках.
Я медленно киваю — страшно подать голос, словно голосом можно спустить его с последних тормозов.
— Для кого? Ааа… дурацкий вопрос… конечно для этого… для кого же еще… — Раш’ар жестко ерошит волосы, взгляд его пульсирует болезненной насмешкой над самим собой. — А для меня ничего не хочешь сделать, мм? Я тоже твой муж, забыла?
— ... Я помню.
— Пооомнишь, надо же… — он наклоняется ко мне, отнимает из ослабевших рук их хрупкую ношу и ставит рядом на тумбу, и вот между нами — полоса раскаленного воздуха, тающая с каждой секундой под давлением огромного тела. — И что же тогда не принимаешь меня? За скотину держишь? Я тоже ласки хочу… внимания…
Он близко… от него пахнет странно… Алкоголь? Туры почти не пьют алкоголь, только на свадьбах… или поминках… Он дышит неровно, как загнанное животное… Он и есть сейчас — животное, которое очень долго держали на привязи и били.
И вот эту привязь сорвали.
— Что молчишь, малышка? — шепчет он жарко мне в макушку, жар стекает по волосам в шею и плечи. — Тебе страшно? Злой и страшный Раш, он только и делает, что обижает… конечно, его никто не будет любить и ласкать…
— Прекрати…
— Что это мне прекратить? Я не хочу прекратить… мне нужна моя жена, как и моему побратиму. Почему ты ласкаешь только его? Улыбаешься только ему… спишь только с ним…
— Мне трудно… — говорить мне сейчас трудно, почти прижатой к стене, задыхаясь от все нарастающей паники, — быть ласковой с тем… кто ведет себя как ты…
— А мне, думаешь, легко? — хрипит он, опустив голову. — Легко слышать… как ты стонешь под ним? Каждую ночь… каждую шерхову ночь… так сладко поскуливаешь… с ним… не со мной…
— Замолчи, — упираюсь ладонями в его живот, он содрогается от напряжения, но не сдвигается ни на миллиметр.
— Видеть тебя… с ним… — явно не слыша меня, продолжает Раш, он рехнулся, он точно рехнулся, что он… — видеть тебя… в одежде и представлять без нее каждую секунду… думаешь, мне легко?..
Он вжимается затвердевшим пахом в мякоть моего живота, мне больно и очень страшно, он же намного, намного сильнее меня и сделать может все, что угодно… сейчас бы распасться на атомы… просочиться сквозь стену за спиной… я отворачиваюсь, а он все хрипит, словно в горле у него — песок и камни, словно он вытолкнуть их хочет… он чуть отстраняется… и вжимается снова. И снова...
— Пожалуйста, — тон его неуловимо меняется. — Один раз… ну… с него не убудет… разочек хотя бы… рукой…
Все тело окатывает ледяной волной. Разочек… рукой?!.
— Ты с ума сошел?! Отпусти меня сейчас же!
Он не слышит, он не хочет слышать. Глаза у него стеклянные, когда он перехватывает мое запястье, тянет на себя… под спущенные дерганым движением штаны… там пульсирует его член, весь покрытый вязким выделением, каменный и обжигающий… он весь опутан черным выпуклым рисунком — я тут же отвожу взгляд. Не хочу… не могу... смотреть…