Право на выбор
Шрифт:
… Вот так у меня появилась… подруга? Сершель неизменно обращалась ко мне тиссая, что дословно с ее языка переводилось как “старшая женщина”. Видимо привыкшая подчиняться старшему, на станции тисса растерялась и невольно потянулась к тому, что мог заменить ей резко оборванные отношения с матерью или старшей родственницей. Странно, что ее рахшаса не смогла дать ей необходимую замену — вот тебе и хваленое психологическое мимикрирование…
Пострадала на своей родине Сершель намного сильнее меня, и первые недели ее не выпускали из регенерационной капсулы — поэтому мы встретились
Я потом под каким-то предлогом отошла в санузел, долго умывала лицо ледяной водой и тряслась, как контуженая собака — потому что шупальцев у Сершель раньше было четыре.
...
— А тиссаю Ти’Анну как сюда забрали? — спрашивает она спокойно. Что ей дают, то же, что и мне? Или у них просто психика более стабильная? Ааа… это другой биологический вид… разумный, но совершенно другой… Что я вообще знаю о ней с анатомической точки зрения?...
Сершель выжидательно смотрит на меня, я смотрю на стакан с витаминной смесью.
— Стыдно говорить. Извини.
— Стыдно. Понимаю. Про стыдное тяжело говорить.
Она не расспрашивает больше, а у меня перед глазами — голодная бездна.
Однажды увидев её… как высоко не задирай голову… уже никогда не забудешь, что у тебя под ногами.
1-7
Холодное перышко безотчетной тревоги ведет по коже, щекочет спину. Я замедляю шаг, до звона в ушах вслушиваясь в эхо, и на грани различимого слышу.
Кто-то идет за мной.
Я резко оборачиваюсь — и встречаю воспаленным взглядом пустоту коридора.
Никого.
Сердце ломает клетку ребер — как будто если вскрыть их, оно может сбежать. Раздувается в горле вязкий ком тошноты, и световая труба колышется, точно огромная змея — а я у нее в брюхе.
Я помню это чувство. Оно жило со мной долгие недели, прежде чем обрасти гирляндой других, не менее чудовищных. Самое первое… его всегда помнишь лучше всего. Только в этот раз все иначе. В этот раз я под препаратами. А это значит…
Кто-то идет за мной.
Пищит браслет на моей руке, высвечивая рекомендации с дыхательными техниками. Да пошел ты к черту.
Я напоминаю себе, что станция безопасна. Что все мы подписали договор, который гарантирует нам защиту жизни и здоровья. Что тут повсюду системы видеонаблюдения, что на мне браслет, отслеживающий местоположение и все доступные ему показатели. Что в случае чего, меня найдут меньше чем за минуту. Вот только ни черта это меня не успокаивает. Потому что несмотря на все это…
За мной все равно кто-то идет.
...
— Тиссая уже была на обзорной площадке?
— Обзорной площадке?
Мы с Сершель сидим возле зала для духовных практик — она только что закончила свою молитву, а я медитацию. Цифры на маленьком счетчике на моем браслете перевалили за двадцать — я на этой станции уже три недели.
Тисса медленно кивает. Этот жест она копирует за мной — на их планете согласие
— Мне показала рахшаса Мередо. Очень красиво.
— Нет, не была… — да и когда мне? В перерывах между процедурами и занятиями практически не остается свободного времени.
Тисса мнется, мигает черными глазами и молчит. А, точно, она не может что-то предложить старшей женщине, это будет неуважением…
— Может, сходим посмотреть на нее вместе?
Сершель улыбается — мне странно видеть ее улыбку, ведь во рту у них что-то наподобие множества присосок, но я старательно растягиваю губы, чтобы не было видно зубов. Увидев их в первый раз, Сершель впала в какой-то ступор, а потом аккуратно спросила, для чего мне эти камни во рту… я что, не могу их выплюнуть? Когда я объяснила, что это как кости, которые растут из мягких тканей во рту, и нужны они, чтобы перемалывать пищу, тисса и вовсе перестала что-то понимать. Кости? Во рту? Твердые штуки во рту, чтобы есть другие твердые штуки?.. Мне так и не удалось ей объяснить, почему мой вид пищу перемалывает костями во рту, а не руками или чем-то еще. Поэтому зубы я тиссе больше не показываю.
Мы идем по коридорам от медблока в незнакомую мне сторону — а за три недели знакомую часть станции я немного освоила, и мне снова становится гулко и неуютно. За спиной эхо разносит только наши шаги, но давящее чувство чужого присутствия возникает словно бы из ниоткуда, стоит нам завернуть на широкую площадку с огромными окнами в черноту. Пока тисса неуклюже перебирает щупальцами к ним, отказываясь от помощи (“тисса служит тиссае, наоборот — посрамишь потомков до десятого колена и не найдешь дороги в сады предков”), я украдкой оборачиваюсь и оглядываю коридоры — но никого, разумеется, там не вижу. Черт его знает, что такое… может, все-таки препараты у них дают сбой? Мало ли, я привыкла к ним, и они просто перестали действовать…
… Лучше бы это были препараты, конечно…
Тисса восторженно любуется космосом, меня же мерцающая темнота за стеклом тревожит, и я просто жду, пока ей надоест, и с каждой минутой ком напряжения в груди растет. Наконец я не выдерживаю:
— Может, пойдем обратно? До ужина всего ничего осталось…
Тисса тут же оборачивается ко мне, послушно шагает… а потом цепляет что-то взглядом за моей спиной и каменеет.
— Тиссая… — шепчет она едва слышно. — Там… там…
Что там, я понимаю почти сразу. Понимаю, и изморозь этого понимания сжимает тело тисками. Я слышу треск и медленно оборачиваюсь на звук — как будто так можно отсрочить неизбежное. Как будто пока не смотришь, его источника не существует.
Рорук не сводит с нас черные ромбы своих зрачков. Он медленно приближается на четырех лапах, даже так оставаясь выше меня, его хвост качается над головой, кончик его набух, покраснел и трещит не переставая. Пищит-свестит что-то невнятное Сершель, я почти силой запихиваю её за спину — куда лезешь, мелочь пузатая?! Ты ему даже до хвоста не дотянешься!..