Право на жизнь
Шрифт:
«А той зимой их гораздо меньше было. Плодятся, сволочи, – с тревогой подумал он. – Как бы не пришлось охоту открывать…»
К ЦРБ пробиться не получилось. Уже на подходе, когда группа миновала треснувшее пополам, словно по нему врезали гигантской кувалдой, здание школы № 10, Данилу вдруг показалось, что он слышит со стороны районной больницы какое-то странное шипение… Звук иногда прерывался с тем, чтобы спустя несколько мгновений возникнуть вновь. Он то становился громче, то тише, и временами на него накладывались подобные же звуки, но немного другой тональности… Поочередно подав знаки «остановиться, рассыпаться, занять круговую оборону», Данил с Сашкой, страхуя друг друга, вдоль длинного кирпичного забора
Рядом тихо ойкнул Сашка. Данил обернулся – напарник тянулся из-за угла, смотрел на змеюк во все глаза.
– Вот это да!.. – зачарованно прошептал он. – Ты глянь, какие! Полметра толщиной, может, даже больше… Задавит – пикнуть не успеешь.
– Здесь не пройдем, – сказал Данил. – У них тут, похоже, гнездо, – и он указал на трещину в кладке фундамента здания больницы, откуда, струясь черным телом, выбиралась еще одна змея, поменьше.
– Гляди, гляди! – вдруг возбужденно зашипел напарник, теребя товарища за плечо и показывая куда-то между корпусами ЦРБ. – Выродки!
Данил глянул, куда указывал напарник, – и впрямь. Небольшая стайка мутантов, вынырнув из глубин заросшего подлеском больничного двора, наткнувшись на змеюк, проявила невиданное до сих пор благоразумие. Попятились, пытаясь отойти назад, в заросли… и уже почти скрылись в густых дебрях подлеска – однако не преуспели. Змеиный ком распался – оказалось, что он состоял из трех особей – и черные, лоснящиеся тела рванулись к выродкам.
Такой скорости Данил не видел еще не у одного хищника поверхности. Мелькнув черной молнией, буквально размазавшись в воздухе, чудовища ударили прямо в центр пытающейся отойти стайки. Выродки брызнули в разные стороны, однако три тела уже лежали на земле, корчась в судорогах и пуская пену. Две змеюки тут же принялись за ужин, а третья, свившись в кольцо и мгновенно развернувшись на месте, плюнула в спину улепетывающим без оглядки мутантам тонкой струей слюны. Серебристая нить попала одному из них на спину, и он, сделав еще пару шагов, вдруг остановился, пошатнулся – и, судорожно подергиваясь, медленно опустился на землю.
Напарники переглянулись – и осторожный Сашка потянул товарища за рукав комбинезона.
– Отходим, Дан. Как бы не почуяли… С этими змей-горынычами даже ты со своей скоростью не справишься. А они еще и дрянью какой-то плюются… Не иначе – паралитическая какая-то хрень. Читал я про таких змей.
После представления, устроенного «горынычами», связываться с ними не хотелось. Следовало просто принять установку, что ЦРБ теперь – запретная территория. Или, по крайней мере, запретная для тех малых сил, коими явились сюда сталкеры. Родионыч – как и всякий благоразумный и расчетливый командир – услышав доклад передового дозора, не стал лезть на рожон, а увел группу назад, обходя районную больницу большим крюком.
Между тем время близилось к восьми, и
– «Подростковый клуб “Атлант”, – прочитал Данил на облезшей вывеске. Она была намертво прикручена к двери саморезами и закрыта толстым прозрачным пластиком, и лишь поэтому, вероятно, надписи на ней сохранились до сих пор и были вполне удобочитаемы. – Режим работы – с шестнадцати до двадцати одного часа».
– Еще успеваем, – пошутил стоящий рядом Дуремар. – Час до закрытия…
– Нам хватит, – отозвался Ариец. Просунул руку с дозиметром в приоткрывшуюся щель. – Ого! И фон подходящий, пол-рентгена всего. Вскрываем?
Родионыч, подумав секунду, кивнул:
– Вскрываем. Меньше – найдем ли еще, не известно, а время уже к ночи.
За дверью открылась лестница вниз, небольшой тамбур и еще одна дверь. Ариец с Локатором, первыми спустившиеся вниз и держа наизготовку автоматы, приоткрыв, замерили фон за второй дверью.
– Семьсот микрорентген! – радостно сообщил Илюха. – Отличное место, можно отдыхать! Добро пожаловать!
Внутри клуб представлял собой две большие комнаты, уставленные тренажерами и гантелями на стойках. На стенах висели стенды со слегка поблекшими, но вполне различимыми еще фотографиями чемпионов и рекордсменов клуба, полки с наградными кубками, грозди медалей за призовые места. Кроме того, имелась небольшая тренерская комната, раздевалка и туалет.
Чтобы не тащить грязь с ОЗК и снаряги в дальнюю комнату, которую решено было использовать для ночлега, их, не снимая, чистили в тамбуре. По принципу: протри товарища – а он протрет тебя. Это, конечно же, не являлось панацеей от загрязнения, но хоть так, чем совсем никак. После этой процедуры сразу же шли в раздевалку, скидывая все, кроме оружия, здесь, а затем уже направлялись в дальнюю комнату.
Посты снаружи решено было не выставлять – хватит и того, что здесь, внутри, в первой комнате будут дежурить три человека и в тамбуре еще двое. Если что – людей вполне достаточно, чтобы сдержать атаку, пока проснутся остальные.
Расположились с удобством. Снять снаряжение, противогаз и комбинезон после дня работы на поверхности – уже само по себе наслаждение. А уж если после этого растянуться в полный рост на горизонтальной поверхности – так и вообще запредельное удовольствие!
Данил, лежа на полу, на раскатанном спальнике, блаженствовал. Хотя и привык уже к нагрузкам, однако каждый раз после такого вот дня организм, почувствовав себя в безопасности, максимально расслаблялся, словно понимая, что за короткое время, отпущенное на отдых, нужно полностью восстановиться. Тем более и денек-то сегодня выдался – не соскучишься. Не бывало еще такого. Можно сказать, полдня через территорию противника с боями прорывались. Какую территорию зачистили, сколько зверья положили – не счесть!
Назвать ужин обильным – язык не поворачивался. Банка тушенки, сухарь, немного шоколада и вода с сахаром. Однако для восстановления сил – самое то. Быстрые углеводы, дающие энергию, – и мясо. Данил выскреб свою банку за полторы минуты и теперь сидел, обмакивая сухарь в оставшийся еще на дне жирный бульон. Четверть плитки шоколада лежала рядом, на спальном мешке, здесь же – бутылка с водой, в которой еще оставался целый литр, и он время от времени, предвкушая, бросал на лакомство плотоядные взгляды.