Право выбора

Колесников Михаил Сергеевич

Над забоем скважины поднималась четырнадцатиметровая мачта станка. Буровой снаряд весом почти в три тонны то поднимался, то с глухим шумом срывался вниз. После каждого удара долото с массивной штангой поворачивалось на некоторый угол. В скважину все время подливали воду.

— Каким ветром занесло к нам? — спросил Костя.

— В шесть часов собрание. Терюшин просил напомнить. Кроме того, захотелось поглядеть, как вы тут работаете.

— А что? — в узких глазах Кости мелькнуло беспокойство.

Косте можно было запросто дать двадцать семь: нестареющий человек! А на самом деле ему, наверное, уже было под сорок. Сухощавый, жилистый, обритый наголо. Глаза плутовато бегают по сторонам,

в уголках губ усмешечка.

— Бакаев все костерит вас на чем свет стоит, — ответил я. — И взрывников тоже.

— Почему?

— Плохо негабарит разделываете. Опять же ширина блока большая, развал породы большой.

Костя присвистнул, углы его рта опустились к подбородку.

— Э, паря! Плохому танцору всегда что-нибудь мешает. А мы-то при чем? Пусть начальство думает. Как только сойдемся на собрание, так ваш Бакаев бубнит все одно и то же: невзорванный порог в подошве забоя сводит все усилия экскаваторщиков к нулю. Старая песня. Наше дело маленькое: у нас сменное задание. Прикажут увеличить глубину скважины — пожалуйста! И никаких порогов не будет.

— Любопытно. Я-то во всех этих делах ни черта не смыслю. А почему вы не подскажете начальству, в чем загвоздка?

— Чудак! Да тебя Ярцева и слушать не захочет. Она — главный инженер… А кто я? Ноль без палочки! Говорили уже, не раз…

— Ну и что?

— А то, что все это не так просто. Ярцева борется за экономию. Она даже говорит: рубль сбереженный — все равно что рубль заработанный. Представь себе, что каждую скважину мы будем перебуривать хотя бы на два метра: от порогов избавимся, зато сколько времени, средств за год загубим. Ого! А взрывчатки?.. Еще нужно подумать, что выгоднее. В этих вопросах мы, рабочие, горой встанем за Ярцеву. Только Дементьев мутит воду…

Я понял, что затеял разговор не по разуму, и замолчал.

— И все-таки притязания экскаваторщиков справедливые!

Мы оглянулись: сзади стоял Дементьев. Так близко я видел его впервые. Он был небрит, под глазами вздулись водянистые пузыри. Как ни странно, на нем был все тот же бежевый костюм. Галстук съехал на сторону. Что-то дремучее, звериное теплилось в глубине зрачков. Мне не понравилось его лицо: массивное, грубое. Толстые губы шевелились. Костя мучительно покраснел.

— Вот вы, товарищ Глущаков, считаетесь передовым машинистом, работаете сразу на двух станках, а рассуждаете как закоренелый бюрократ, — негромко сказал Дементьев. — Не предполагал, что из вас в конце концов получится это. По-своему вы рассуждаете логично: можно, разумеется, увеличить глубины скважин, скажем, метра на два-три ниже подошвы уступа. Но ведь потребуются дополнительные затраты, время… А мы, дескать, и без того едва-едва успеваем подготавливать фронт работ для экскаваторщиков. Так рассуждаете вы, так рассуждает Ярцева. А я думаю, что экономия экономил рознь. Нельзя экономить на спичках и терять при этом миллионы рублей.

Меня поразил тон Дементьева: он разговаривал с рабочим как равный с равным. Даже не постеснялся унизить Ярцеву, свою бывшую жену. Это было, на мой взгляд, по меньшей мере неблагородно.

— Мы будем все ломать вопреки таким, как вы и ваш главный инженер. Обезлички много, вот что!

Глаза Кости сверкнули.

— А кто вы, собственно, такой и почему учите меня уму-разуму? Я не первый год на станке! — бросил он с плохо скрытой злобой. — Вы обозвали меня бюрократом. Лучше взгляните на себя. А что касается Екатерины Иннокентьевны, то не стоило бы вам подрывать ее авторитет: жена все-таки…

Оказывается, у Кости есть самолюбие, да еще какое! Начинался неприличный разговор, и мне сделалось неловко за обоих. Чего они сцепились и чем все кончится? Дементьев даже бровью не повел. Ответил спокойно, без обиды:

—

Авторитет ничей не подрываю. Просто пытаюсь выяснить, что мешает работе. Ну, а если забыли мою новую должность, то могу напомнить: я помощник начальника карьера по оборудованию и, кроме того, общественный инспектор по охране труда и технике безопасности. Вот и хочу сказать: вы считаетесь передовым машинистом, но я-то вижу, что это не так — вы уже давно заблагодушествовали, самоуспокоились, перестали быть передовым. И фотографией на Доске почета меня не обманете. Таких, как вы, насквозь вижу. Оборудование используете неправильно. Объясните, почему применяете недостаточную высоту падения снаряда? Ведь это снижает возможную производительность станка!

— Почему? Младенцу понятно почему: при работе станка на максимальном подъеме снаряда повышается износ деталей, то и дело рвется буровой трос. Сплошные простои… Какая уж тут производительность!

— А вы пробовали?

— Нет, не пробовал, да и не собираюсь.

— Напрасно. Другие пробовали, и, представьте себе, не без успеха: вон Акимов увеличил среднесменную скорость бурения почти на пятнадцать процентов. А тросик перед установкой на станок нужно проваривать в масле, тогда и рваться не будет. Я так думаю: все наши недостатки происходят оттого, что в жилах некоторых товарищей течет рыбья кровь. Вы, например, добились кое-каких успехов, а идти дальше не рискуете (как бы не утерять и то маленькое, чего достигли!). А вы не празднуйте труса, пробуйте! Попытка не пытка. Кстати, простои в вашей бригаде за последнее время участились. И открою секрет почему: ваши станки находятся в плохом техническом состоянии, вы не хотите замечать этого, вам некогда, вы работаете сразу на двух станках! Да лучше уж за одним как следует присматривать… Повышенный износ деталей получается не от веса снаряда, а оттого, что станок устанавливаете на глазок, а не по уровню. Отсюда и искривление скважин.

Дементьев порылся в карманах, вынул блокнот и стал перечислять количество искривленных скважин в бригаде Глущакова и дни простоев. Картина получалась неприглядной. Костя больше не огрызался, стоял понурив голову.

Неожиданно Дементьев повысил голос:

— Почему работаете без рукавиц? Электродвигатель заземлен кое-как, все на соплях держится. Работаете на связанном канате… Гонору много, а толку…

Он махнул рукой и неторопливо направился к другой бригаде.

Костя минуты три негромко ругался вслед удаляющемуся крепкому затылку. Я был здесь человеком посторонним, но и меня охватило нервное возбуждение, неясный страх перед этим Дементьевым. Словно миме прошла грозовая туча. Во всем поведении Дементьева было нечто вызывающее яростный внутренний протест, и в то же время железная логика его слов заставляла относиться к нему с уважением. Этот человек не боялся говорить правду в глаза и, по-видимому, сам не боялся правды. Он показался мне беспощадным, совершенно лишенным юмора. Хоть он и вступился за нас, экскаваторщиков, но симпатия моя к нему оттого не возросла.

Костя был взбешен.

— Ну погоди, медвежатник, выдам тебе на собрании!.. — прошипел он.

Общее собрание открылось в том самом зале, где совсем недавно выступал писатель Камчадал.

Лука Паранин был в центре внимания; его сразу же избрали в президиум, По традиции избрали Кочергина, Катю, еще двух, по всей видимости из партийного руководства.

Поднялся Паранин, сказал веско:

— Предлагаю избрать Сергея Ефремовича Дементьева!

Думалось, что эту кандидатуру отведут, но, к моему удивлению, за Дементьева проголосовали почти единогласно. Вот после всего и пойми «настроение масс»! Дементьев был смущен. Вобрав голову в плечи, он неловко поднялся на сцену, уселся на краешке стула и опустил глаза.