Правосудие бандитского квартала

Ли Александр

Я перепрыгиваю через одно из этих архитектурных уродств и мчу дальше, ближе к мосту. Лимузин утыкается бампером в цветочницы. Дальше ему не проехать. Надо отдать должное Грэю. Несмотря на свой возраст, он не собирается перекладывать ответственность за погоню исключительно на своих молодых ушлепков. Он бросается догонять меня сам. Бегает он неплохо. Ушлепки еле поспевают за ним. Наверное, Грэй бережет здоровье и каждое утро бегает в парке.

Под ногами – усыпанное намытым дождями песком и камешками бетонное покрытие. Поблескивают осколки стекла. Под опорой моста сидит немолодая цыганка, возле нее крутится босоногая девчушка. Она некоторое время бежит возле меня и клянчит деньги, будто

у меня есть время остановиться. Девчонка-вымогательница бросается к Грэю и клянчит теперь у него. Он посылает ее словами, которые не стоило бы слышать детям. Маленькая цыганка отвечает ему в том же духе и посылает вслед страшные проклятия. Дай-то бог, чтобы они сбылись. Тогда Грэю придется долго-долго помучиться перед смертью.

Но я не учел, что проклятия прозвучали безадресно, так что из-за ошибки в «небесной канцелярии» они обрушились и реализовались на мне. Я споткнулся и упал, врезавшись в бетон челюстью. Кости остались целы – они у меня крепкие. Несмотря на то что мне приходилось не раз драться, до сих пор ни одного перелома.

Но я не успеваю подняться. Первым ко мне подлетает Грэй. Я опять не успеваю – на этот раз схватить его за ногу, – а потому получаю удар ботинком в бок, от которого чуть не разрывается моя измученная бегом селезенка.

– Это тебе за то, что заставил меня бегать, – приговаривает Роберт, нанося удар за ударом.

Его холуи тем временем зорко следят, чтобы я не поднялся и не причинил их боссу вреда. Мне остается только прикрывать голову руками и ждать, когда из Роберта выйдет весь запал. Наконец он звучно плюет. Правда, не на меня, а на бетон.

– Ты сам на это нарвался, – произносит он. – Все можно было решить по-хорошему. Лишь зря тратишь время и здоровье. Бриллиант будет моим. Я умею убеждать упертых.

– Я ничего не знаю про бриллиант, это ты зря тратишь время и силы.

– Это мы еще посмотрим, – обещает мне Грэй. – Как там сказано в Писании? «И живые позавидуют мертвым». Вот что тебя ждет впереди. Волоките его в машину.

Здоровяки не несут и даже не тащат, а именно волокут меня к машине, ухватив за ноги. Мне с трудом удается удерживать голову над шершавым бетоном. Не удержишь – слезет скальп. Хорошо еще, что подхватили меня лицом к небу. В этой позиции голову особо не задерешь.

Маленькая цыганка пристраивается рядом с нами и вновь принимается клянчить. Начинаю верить в то, что ее проклятия имеют тенденцию сбываться. Со мной происходит и, скорее всего, произойдет именно то, что она говорила. Вот бы она выдала еще одну серию забористых ругательств, от которых даже у меня, просидевшего десяток лет в самой гнусной тюряге штата, вянут уши. И адресованы они будут уже не мне, а Роберту. С меня в таком положении взять нечего. Но Грэй, наверное, чувствует то же самое, потому останавливается и бросает на пыльный бетон несколько монет.

Кричать, звать на помощь бесполезно. Во-первых, рядом никого нет, если не считать цыганки и ее девчушки. Во-вторых, меня уже наверняка ищет вся полиция Бэйсин-Сити. В-третьих, в Городе Пороков не принято обращать внимание на крики о помощи. Спаситель легко может превратиться в жертву.

Меня доволакивают до лимузина и забрасывают в багажник. Крышка закрывается. Я в полной темноте. Машина катит по разбитому строительной техникой проезду. Куда меня везут? Это уже не так важно. Пока я всецело в руках Грэя и его ублюдков. Единственное утешение в том, что я ему нужен только живым. Но есть масса способов заставить живого человека говорить. Можно пытать его, укорачивать его члены… Не зря же Роберт сказал, что живые позавидуют мертвым. Не о себе же он говорил.

Злосчастный бриллиант. Кто же знал, что с него начнутся все мои несчастья. А дело было так.

После удачного взятия инкассаторского броневика с наличкой я неосторожно обмолвился при Одри о ювелире, скупающем краденые драгоценности, и даже повел ее туда купить ей обещанные украшения. У него была лавка на первом этаже на Дагон-стрит. Квартира располагалась этажом выше. Ювелирная лавка, конечно же, являлась по большей части ширмой, за которой он проворачивал свои дела. Одри загорелась идеей. Она, не спросив моего согласия, втерлась к ювелиру в доверие, и тот взял ее на работу продавщицей. Что ж, это был логичный шаг с его стороны – красота Одри просто магнитом притягивала мужчин-покупателей.

Когда я узнал о новом месте работы моей подружки, то потребовал от нее уйти из лавки, справедливо подозревая, что она или уже начала трахаться с этим жирным скупщиком краденого, или вскоре начнет. Но у Одри уже был план. Она не стала скрывать от меня, что спит с ювелиром, но делает она это исключительно ради реализации своего плана, который и озвучила на собрании нашей небольшой банды. В нее, кроме меня и Одри, входил еще покойный Самюэль, чьи останки лежат на Первом городском кладбище. План, предложенный Одри, был прост и легко осуществим. Подозрительный ювелир никогда не доверял никому ключи. Он даже засыпал с ними, продев в кольцо связки указательный палец. Но Одри иногда оставалась с ним на ночь. Моя подружка обещала затрахать ювелира до полного истощения сил. И, когда он уснет, открыть нам лавку. Мы с Самюэлем подчистили бы в ней все и ушли вместе с Одри.

Конечно, не очень приятно осознавать, что твоя женщина трахается с другим. Но Одри сама была согласна на это. К тому же что произошло, то произошло. Назад этого уже не открутишь. Ну, а разом больше, разом меньше – это уже не существенно. Карты нам смешал тот самый чертов бриллиант. Одри видела, как его отдали ювелиру на оценку. В лавке он должен был пробыть только одну ночь. Утром заказчик пришел бы его забрать. Бриллиант был большой, огромной ценности. Не знаю, кто и где его украл. А может, и не крали, ведь его принесли на оценку. Одри не хотела упускать такой шанс. Поэтому пришлось действовать впопыхах, толком не подготовившись. Бриллиант на ночь ювелир положил в сейф на первом этаже. Об этом мне успела шепнуть Одри незадолго до закрытия лавки.

Она впустила нас в самый разгар ночи. Всклокоченная, даже не причесанная, она сказала, что ювелир спит мертвецким сном, мол, постаралась на совесть, да вдобавок насыпала ему в пиво снотворного. Я стал ковыряться с сейфом. Одри подчищала витрины, но там была всякая мелочь, с которой не стоило бы и возиться. Самюэль стоял у двери с пистолетом. На случай, если кто-то появится на улице. На чертовых окнах не было роллет, и блеск наших фонариков можно было увидеть снаружи.

Не знаю, то ли Одри была не в ударе, то ли у ювелира была невосприимчивость к снотворному, но он внезапно появился в лавке, спустившись со второго этажа. В руке он держал пистолет. Он долго не думал и сразу оценил ситуацию абсолютно трезво, нажав на спуск. Пуля попала мне в живот. Следом выстрелил Самюэль. Мы не планировали убивать – так получилось. Его пушка прогрохотала так, что слышно было, наверное, на другом конце Дагон-стрит. Последними словами ювелира, обращенными к Одри, были: «Дрянь, я успел вызвать полицию». И это было правдой. И Одри оказалась дрянью, и полицию он успел вызвать. Ему даже не пришлось звонить – в спальне была установлена тревожная кнопка. Я оказался в безвыходном положении. Раненный в живот, сидел под так и не открытым сейфом. Полиция должна была приехать с минуты на минуту. Наша машина стояла далеко, мы не хотели светиться. А дотащить меня Одри с Самюэлем не успели бы. Им следовало поспешить…