Правосудие любой ценой
Шрифт:
– Подвалил ко мне, такой, на понтах, – продолжила Марина, – хочешь, говорит, по быстрому срубить бабок? Я прикинула. А чего, можно. Я ж не знала, что это про вас. А когда он сказал, то я подумала-подумала… Ну, лажу спорола, но кто ж знал? Обычно у нас с Рустамчиком все проходило нормально.
– Что проходило? – спросил Гринчук.
– Ну, друзанов его разводить, – охотно пояснила Марина. – Типа, он меня знакомит с лохом, тот заводится, потом идем ко мне или к нему, или еще куда… Я его завожу, в смысле, возбуждаю… Укушу его, козла или поцарапаю… А мужикам только намекни.
– Замолчи, тварь! – выкрикнула мать Махмутова. – Не ври!
Мать даже попыталась броситься к Марине. И даже замахнулась, чтобы ударить. Марина ловко перехватила руку Махмутовой и отшвырнула мамашу в сторону. Матери не дал упасть кто-то из гостей.
– Еще сунешься – в рожу дам, – пообещала Марина. – Сука старая.
– Мальвина! – прикрикнул Гринчук.
– Извините. Только я не разрешу, чтобы всякая падла…
– Мальвина! Ближе к делу!
– А че там дальше! Он меня обработал, потом свозил к экспертам. Забашлял мне зеленью, чтобы на его дне рождения я все рассказала… Репетировал даже со мной.
– А суд?
– А он сказал, что суда не будет. Что опустят ментов и выкинут на хрен. Так что я после своего выступления, вроде как свободна.
– Да что ж это делается! – заголосила Махмутова.
Глава семейства Махмутовых молчал, пытаясь вместить в небольшие мозги все происходящее.
– Это, мамаша, – пояснил Гринчук, – восстанавливается историческая справедливость. Правда, Рустам?
Махмутов-младший промолчал. Казалось, он что-то сосредоточенно обдумывал. Махмутов-старший переводил взгляд с одного участника мероприятия на другого, словно ожидая, что кто-то объяснит, как это вышло, что его сына, его Рустамчика держат под прицелом, что какая-то дрянь говорит на сына всякие гадости…
– Операторы продолжают снимать, – напомнил Гринчук. – Все снимают, подробно.
Владимир Родионыч оглянулся на Полковника.
– Не знаю, – сказал Полковник.
– Это провокация, – заявил вдруг Рустам. – Они ее запугали…
– Извини, – сказал Гринчук. – Во-первых, изнасилование такая штука, для доказательства которой иногда достаточно показаний пострадавшей. Но никто никогда не мог доказать факт изнасилования, не имея при этом изнасилованной. Во-вторых, у меня есть сейчас несколько десятков свидетелей в том, что ты клеветал на меня. И склонил к этому делу Мариночку. И вполне мог меня подставить, если бы тебя не сдали…
– Кто? – быстро спросил Махмутов.
– Подумай, – сказал Гринчук. – Кто еще знал об этом?
Махмутов затравленно оглянулся. Посмотрел на гостей. Потом медленно оглянулся на столик, за которым сидели два его приятеля.
– Суки, – прошипел Махмутов.
– Ты чего, Рустам? – испуганно спросил приятель.
– Ты, Владик, меня спалил?
– Нет, – сказал дрожащим голосом Владик. – Я этого мента вообще не знаю. Это не я. Это Юрка, наверное.
– Вы чего! – заголосил Юрка. – Я не стучал. Я никогда не стучал. В жизни. Вспомни, Рустамчик!
– Вы еще пожалеете об этом, оба пожалеете, – голос Махмутова дрожал от бессильной злости. – Я вас обоих!..
– Подробнее, пожалуйста, – сказал Гринчук. – Мы записываем.
Рустам затравленно оглянулся.
– Мы получаем клевету, лжесвидетельство, причем, против сотрудника милиции. Я просто обязан тебя задержать, пока прокуратура с этим разберется и выдаст бумаги на арест. Посидишь пару дней, потом, может быть, выйдешь на свободу, но я не думаю, что тебе очень понравится в камере. Или наоборот, тебе очень там понравится, – недобро усмехнулся Гринчук, – ты меня понимаешь?
Рустам застонал. Оглянулся. Потом метнулся к фонтану, за пистолетом.
Но Гринчук оказался рядом.
Он схватил Махмутова за ухо и крутанул. Махмутов взвизгнул от боли.
– Куда ты, Рустамчик? – спросило ласково Гринчук. – Неужели решил ко всем своим подвигам еще и вооруженное сопротивление добавить?
Пальцы Гринчука безжалостно крутили ухо Рустама, и тот визжал от боли, не переставая.
– Придурок, – сказал Гринчук. – Я ведь мог подождать пару секунд, пока ты схватишься за пистоль, а потом расстрелять тебя на фиг. Это ж ты хотел, чтобы я бросился на твоих охранников и дал вам возможность стрелять! А теперь сам чуть не допустил эту ошибку.
– Юрий Иванович! – Полковник встал со своего места, Баев и его люди тоже вскочили. – Всем уже все понятно. Все ясно всем.
Гости загудели, что да, понятно, что все ясно, что Рустам зарвался, что его нужно наказать…
– Всем все понятно? – спросил Гринчук. – Теперь все понятно? А десять минут назад? Когда этот подонок пытался уничтожить людей, которые ему ничего плохо не делали, вам все было понятно? Почему вы молчали? Вы ведь знали, что этот красавчик не способен подобрать на улице обиженную девушку. Знали, что ни я, ни кто из моих людей не могли никого насиловать. И молчали.
– Не все, – сказала сквозь слезы Мила.
– Извини, Милочка, не все. И когда я вас макал мордами в дерьмо, вы тоже молчали. И были готовы меня снять с крючка, но не потому, что знали о нашей невиновности, а потому, что согласились со мной. Кто же вы после этого.
Рустам опустился на колени и плакал. Гринчук продолжал держать его за ухо.
– Зато сейчас вы все, в едином порыве, сказали, что с Рустамом все понятно, и дело это вы в суд не передадите, и позволите откупиться от Мальвины – кстати, если кто заинтересовался, она берет по двадцать баксов за сеанс…
– Тридцать, – сказала Марина. – Но могу сделать скидку.
– Шлюха, – выкрикнула Махмутова.
– Да, – подтвердила Марина. – Ну и что?
– И прокурорскому работнику сегодня, я думаю, повезло. Ему тоже перепадет немного денег.
– Отпусти же ухо! – прокричал Рустам.
Гринчук посмотрел на него и сделал удивленное лицо:
– А, ты еще здесь. Что случилось?
– Ухо…
– Так у тебя сегодня день рождения. Тебе нужно драть уши, обычай такой.
Гринчук разжал пальцы, и Рустам схватился за пострадавшую часть тела.