Прайд окаянных феминисток
Шрифт:
— Тимур Романович, вам не кажется, что все это выглядит несколько… странно?
Он оторвался от созерцания разрушений, уставился на нее и растерянно пробормотал:
— Действительно… И зачем хоть?..
— Значит, вы тоже не понимаете, — с сожалением отметила Наталья. — Но что касается «зачем» — это мне не очень интересно. Может, он пьяный был — вот и весь мотив. Но вот вопросы «когда» и «каким образом» меня просто интригуют. Просто замучили меня эти вопросы, Тимур Романович. Не вижу я на них ответа. Ну просто никакого ответа, не говоря уж о более-менее правдоподобном. Может быть, ваша боевая дружина что-нибудь может сказать, Тимур Романович?
Боевая дружина
Боевая дружина подошла, и тот из дому вышел, Полинин брат представлял всех и по именам, и по профессиям, и по человеческим качествам, и вообще как-то очень подробно, а Наталья молча слушала, вежливо кивала, делала уважительное лицо, а сама пыталась представить, как эти гераклы и атланты — действительно, «ОМОН отдыхает» — всей толпой караулили ночью одного алкаша, и докараулили до того, что алкаш успел порезвиться минут пять как минимум. Гераклы и атланты, наверное, угадали ее мысли, потому что тут же стали в лицах изображать картину происшедшего, и картина получалась динамичная и вполне правдоподобная, просто до мельчайших деталей. Если не считать одну деталь: когда же этот подонок успел поломать перила веранды и разбить окно? Получалось так, что, бегая вокруг дома с канистрой, подонок на ходу отвлекался от основного дела на совершенно бессмысленные, а главное — шумные, занятия, а доблестная охрана все это время терпеливо ждала, что же он в конце концов решит, — разнести дом по бревнышку или все-таки сжечь. Спасибо, что хоть сжечь не позволили.
— Спасибо, что не позволили сжечь мой дом, — сказала Наталья, демонстрируя все чувства, приличествующие обстоятельствам. — Просто не представляю, что бы мы делали возле остывшего пепелища… Спасибо Тимуру Романовичу, он нам дал приют в минуту опасности. Сейчас все уже позади, можно было бы и домой возвращаться… Но раз так получилось, что кое-что поломано, тогда, конечно, Тимур Романович прав — детям в доме с разбитыми окнами жить не следует, даже летом. Тимур Романович, вы ведь не против того, чтобы дети еще денек пожили в вашей квартире? Спасибо большое, вы очень великодушны. Ну вот, дети еще там побудут. А я остаюсь здесь. Мне надо ремонтом заняться, порядок навести, приготовить все к возвращению детей, правильно?
Боевая дружина растерянно смотрела на Полининого брата. Полинин брат растерянно смотрел на Наталью.
— Да зачем? — наконец сказал он. — Ребята тут все мигом… Буквально за пару дней… В крайнем случае — за три… И бензином воняет… И как же там котята… в смысле — дети? Одни?
— Дети совершенно самостоятельны, — успокоила его Наталья. — Им уже приходилось оставаться одним надолго. Вы не беспокойтесь, никаких забот они вам не доставят. А что касается ремонта — это я сама. Спасибо за предложение помощи, но мы и так вам обязаны. И ждать два-три дня я не могу… У меня только половина отпуска осталась, а столько дел накопилось… Нет-нет, возвращаться надо немедленно.
За пазухой запиликал «чижик-пыжик», она выдернула телефон за веревочку и глянула на экран. Ага, очень кстати.
— Доброе утро, Вера Михайловна. Вы уже в курсе?.. Да нет, пустяки, только стекла вставить… Хорошо, жду. Спасибо.
Сунула телефон в вырез сарафана и объяснила боевой дружине:
— Бабушка одного из моих детей. Всегда самая
Боевая дружина опять в ожидании уставилась на Полининого брата, а он в глубокой задумчивости уставился на Наталью. Кажется, до чего-то додумался, уже собрался высказать свое веское мнение, но тут запиликал его сотовый, и Наталья вежливо отошла, чтобы не мешать ему разговаривать. И чтобы наконец войти в собственный дом и убедиться, что хоть там-то ничего не разрушено.
Удивительно, но там ничего не было разрушено. Чистота, порядок, и бензином нисколько не пахнет. Более того — на полу под разбитым окном никаких битых стекол. Ни одного осколочка, даже самого мелкого. И на подоконнике ни одного. И в цветочных горшках ни одного. И цветы стоят не потревоженные, точно так, как она их оставила позавчера.
Наталья вышла во двор и стала опять обходить дом, внимательно приглядываясь и принюхиваясь. Не было у подонка нефтеналивного танкера, одна канистра у него была, и то небольшая. Только дверь облить, три окна и одну стену. Впрочем, и этого бы хватило, чтобы заполыхало в момент… Ага, а вот и стекла из разбитого окна. Не все, наверное, боевая дружина очень старательно собирала осколки. Но парочку… нет, троечку мелких все же не заметили. Не догадались под лопухи заглянуть. Если осколки снаружи, значит, окно было открыто, когда подонок вздумал его зачем-то разбивать. Загадочно все это.
Полинин брат закончил говорить по телефону, шел к ней, и на лице его вот такими буквами было написано облегчение. Подонок выжил, что ли?
— Сообщили, что Любочкин отец выжил? — спросила она, чувствуя, что вместо ожидаемого облегчения на нее накатывается паника.
— Нет, не выжил, — ответил Полинин брат и перевел дух. — Но это не из-за ожогов. Он, оказывается, и обгорел-то всего ничего. Наташ, ты не волнуйся, теперь ясно, что вообще никто не виноват… То есть если бы и не обгорел — все равно… Он дрянью какой-то обожрался, водкой паленой, что ли. Удивительно, как сюда вообще добрался. Говорят, по дороге еще должен был помереть. Наташ, ты чего, опять расстроилась? Ты чего молчишь?
— Я думаю, — машинально сказала она, глядя на участок обгорелой травы справа от крыльца.
— О чем? — тревожно спросил он, косясь на тот же участок.
— Патроны надо заменить. Чтобы соль помельче. На всякий случай. Вдруг правда сообщник был?
— Да не было никого! — почти закричал Полинин брат. — Оказывается, ребята проверили! Так, случайный прохожий! Наташ, поедем домой, а? А то дети одни и вообще…
— Я дома, — так же машинально ответила она, думая уже не о подонке, и не о его сообщниках, и не о патронах с солью, а о том, что самая тяжелая работа только начинается. — Детей я сегодня же заберу. Вон и люди от Веры Михайловны приехали, им этот ремонт — на пару часов, если с перерывом на обед… то есть на завтрак. Тимур Романович, а не могли бы вы ответить на один вопрос? Правдиво, если можно.
— Да, конечно, — уныло буркнул он, оглядываясь на автобус у калитки, из которого выходили крепкие ребятишки в оранжевых комбинезонах.
— Тимур Романович, а почему вы так не хотели, чтобы мы вернулись в свой дом? Вот этого я совсем не понимаю.
Он оторвался от хмурого созерцания оранжевых комбинезонов, так же хмуро уставился на нее, помолчал, сердито пофыркивая и сверкая глазами, и сказал возмущенно:
— Не понимает она! Потому, что я хочу, чтобы ты осталась в моем доме. И Вера-Надя, и Любочка — чтобы все… И Пулька тоже хочет. Что тут понимать?