Прайд
Шрифт:
Как забыть всё это? Забыть – значит предать Серра и остальных братьев, с кем я делила удовольствие секса. Исчезну я – исчезнут и они, растворившись в бездне небытия. Эгоизм – лечить свою боль, убивая память о братьях и сестрах, многих из которых уже нет в живых. Если я убью себя, исчезнут и они, оставив только жирную зловонную скотину, безнаказанно истязавшую меня каждый вечер.
Я ощутила отвращение к самой этой мысли. Это – не смерть в бою, а позорное бегство. Если я сейчас уйду, человек возомнит себя победителем, оказавшимся сильнее львицы, удравшей от него во мрак небытия. Никогда! Не позволю
Я опустила оружие и вдруг ощутила прорвавшееся чувство присутствия постороннего. Не запах – нет, его не было, шагов я тоже не слышала, но ведь все львицы – охотницы. Я – тоже, пусть и не самая лучшая (К чему кривить душой? Одна из худших). Я обернулась и наткнулась на внимательный взгляд стальных глаз.
Тот самый охотник, ради которого устраивали сегодняшнее человеческое угощение. Возраст не разобрать, но точно перевалил середину отведённого людям срока. Впрочем, седая голова и глубокие морщины на загорелой коже, не соответствуют поджарому мускулистому телу. Обычно люди, миновав юность, начинают зарастать жиром, напоминая толстых неповоротливых свиней. Этот, скорее, походил на волка.
Человек носил мундир охотника, лишённый каких бы то ни было знаков отличия. В том числе и омерзительных красных шевронов. А другие, просто обожают подобные украшения.
Я торопливо спрятала руку с треспом за спину, отлично понимая, насколько нелепо выглядел этот жест. Прежде я часто играла с человеческими детёнышами, учила их рисованию и танцам. Похоже, именно у них я и научилась дурацкому жесту. Как человеческий ребёнок!
Ночной гость даже не улыбнулся. Он неторопливо отодвинул ширму, открывая полную панораму зала. О чудо, я вновь видела раненого Серра и ощущала его тёплый взгляд. Здравствуй, брат! Возможно, мы ещё будем жить.
Человек, по-прежнему безмолвствуя, поставил около клетки маленький табурет и присел, лицом ко мне. Я продолжала наблюдать за его действиями, не зная, как поступить дальше. Стоит ему подать сигнал, и охранники мигом обезоружат меня, истыкав треспами, с ног до головы.
– Почему?
Этот вопрос словно сломал тот стержень, который удерживал меня на ногах, и я медленно опустилась на дощатый пол клетки. Честно говоря, я просто не поняла, о чём он меня спросил и видимо, человек это тоже сообразил.
– Почему ты, всё-таки, решила остаться в живых? – он яростно потёр лоб, словно его мучила сильная головная боль, – не подумай, будто я желаю тебе смерти…
– Странно, – вдруг вырвалось у меня, – обычно, такие, как ты, желают нам только смерти.
Ох и странные у него были глаза. Полные…Чего? Затаённой боли? Растерянности?
– Больше ста дней без пищи. Боль, терзающая тебя, воистину непереносима. Смерть должна казаться желанным, но недостижимым подарком. И вот, я вижу, как другая львица передаёт тебе тресп…
Ужас обуял меня. Моя сестра? Неужели её схватили или убили? О, нет…Я виновата! Зачем я задерживала её!
– Моя сестра?..
И вновь то странное выражение серых глаз.
– Не волнуйся. Только я сумел заметить её. Она очень хорошо замаскировалась. Прости, просто я очень давно охочусь на вас.
– И ты?..
– И я никому ничего не сказал. Твоя сестра спокойно покинула башню. Думаю, она не пропадёт.
Вот теперь я была полностью сбита с толку. Охотник заметил свободную львицу и позволил ей спокойно уйти. Но волны радости захлёстывали меня с головой: моя сестра – жива и на свободе!
– Ты – странный, – сообщила я, – почему ты хотел устроить охоту на меня? Я слышала, как ты разговаривал с этим надутым бурдюком, начальником охраны.
Он криво ухмыльнулся.
– Хотел дать тебе шанс погибнуть в бою. Или – уйти. Я считаю отвратительной практикой содержать подобных тебе в клетках. Это, как признание: да, мы ничтожнее вас, но попытаемся низвести до своего уровня. В этом нет ни капли чести.
– Да брось ты, большинство людей и не мыслят такими категориями. Им просто доставляет удовольствие мучить нас, – сначала он пожал плечами, а потом нерешительно кивнул, – жаль, тебе не разрешили устроить охоту на меня. Но это поправимо, – слегка помешкав, я достала тресп из-за спины и протянула оружие человеку, сидящему у клетки. Смерть в бою почётна – так всегда говорил мой брат, Серра. Сестра моя соглашалась с ним, а я…Жаль, не могу обнять Зеббу и сказать, как она была права. Права, во всём, – держи. Сейчас я брошусь на прутья, и ты сможешь меня убить. Скажешь – случайно увидел оружие и сумел его отнять, лишь прикончив злобную тварь.
Он даже руку не протянул. Я, наконец, сообразила, что вижу в этих стальных глазах – пустоту. Пустота и печаль – ничего более. Пожалуй, человек с такими глазами мог желать смерти побольше моего. Но почему? Этот охотник интриговал меня тем больше, чем дольше мы с ним общались.
Я положила клинок на пол, между нами и убрала волосы за спину, позволив охотнику оценить моё тело. Обычно самцы человека мгновенно возбуждались, увидев меня обнажённой. Да и Серра считал меня очень красивой львицей, пусть и необычайно маленького роста. Зебба соглашалась с ним и смеясь, добавляла, будто она путает меня с моими настольными статуэтками.
– Я читал отчёт о твоей поимке, – охотник своим хрипловатым голосом нарушил затянувшееся молчание. Ни единым жестом или взглядом он не показал, что оценил мою красоту. Хм, нахал! Меня это весьма задело. Ладно вонючая скотина, охраняющая меня: другие сплетничали о его давней импотенции. Но этот то был довольно привлекательным, как для человека, да и обычного зловония, почти не испускал, – ты почти не сопротивлялась и даже никого не ранила. Очень странно.
– Отчёт был подробным? – я приподняла одну бровь.
– Да. Я знаю всё. И как тебя, без нужды, утыкали треспами и…Про всё остальное, тоже. Мстили за твою сестру, сумевшую улизнуть и убить десятерых преследователей. А в особенности, за вашего вожака. Он дался дорогой кровью: три десятка убитых и ещё больше, искалеченных.
– Брат мой был сильным львом, – с уважением сказала я и посмотрела на своё полотно, – но он никогда не охотился, ради охоты. Всегда – ради утоления голода. Хотя, да – для вас же каждый убитый львом человек – страшная трагедия. Нет, не подумай, я не иронизирую. Мы такие, какие есть и вы, для нас – всего лишь пища.