Предания нашей улицы
Шрифт:
— Нет ничего легче, как покончить с этим сборищем трусливых крыс! — вскричал Лахита.
— Но они прочно укрепились на горе, — заметил Хаджадж.
— Мы установим наблюдение за горой и найдем подступы к их лагерю, — пообещал Гулта.
— Действуйте, — приказал управляющий Рифат, — и не забывайте, что я сказал: в бездействии наша погибель. Лахита еще пуще распалился.
— Помнишь, господин, — с жаром спросил он Рифата, — как я хотел расправиться с ним еще при жизни его жены, а ханум не позволила?!
Управляющий потупил взор, чтобы не видеть укоризненных взглядов, и извиняющимся
— Что пользы вспоминать об ошибках! И, помолчав немного, добавил:
— Ведь родственные отношения уважаются на нашей улице испокон века!
В это время снаружи послышался необычный шум, который не предвещал ничего хорошего. Собравшиеся насторожились, а управляющий позвал бавваба и спросил, в чем дело.
Говорят, — ответил бавваб, — что нынешний овчар присоединился к Касему и увел с собой всех овец.
Лахита вскочил с места, крича:
— Собака! Собачья улица! Ну, он у меня дождется!
— Из какого квартала этот овчар? — спросил управляющий.
— Из квартала бродяг. Его зовут Заклат, — пояснил бавваб.
87
— Добро пожаловать, Заклат! — приветствовал Касем овчара и крепко обнял его. А овчар, воодушевленный таким приемом, воскликнул:
— Я никогда не был против тебя, сердце мое всегда было с тобой, и, если бы не страх, я бы уже давно был здесь. Когда же я узнал, что Саварис, да проклянет его Аллах, убит, я поспешил к тебе вместе с овцами твоих врагов.
Касем взглянул на стадо овец на площадке между хижинами, где его окружили женщины. Там слышался веселый гомон. Засмеявшись, Касем сказал:
— Это не кража, а возмещение убытков, которые мы понесли на нашей улице!
На протяжении этого дня к Касему присоединилось огромное число жителей улицы. Это укрепило его решимость и упрочило надежды. Однако ранним утром следующего дня Касема разбудил сильный шум. Выглянув из хижины, он увидел бегущих к нему людей, на лицах которых была написана тревога. Подбежавший первым Садек сказал:
— Люди с улицы пришли отомстить нам. Они собрались внизу, у начала тропы.
А мусорщик Хурда пояснил:
— Я первым отправился на работу и заметил их, когда был уже в нескольких шагах от подножия горы. Я поспешил назад. Они пытались меня догнать и даже попали мне в спину камнем. Вернувшись, я позвал Садека и Xасана. Они собрали наших братьев и пошли к началу тропы. Увидев, что враги карабкаются вверх, они стали кидать в них камнями и заставили отступить.
Касем посмотрел в ту сторону, где начиналась тропа, и, увидев Xасана и с ним еще нескольких человек с камнями в руках, сказал:
— Мы вдесятером сможем удержать их.
— Подниматься на гору в этом месте — самоубийство! — заметил Хамруш. — Пусть попытаются, если хотят!
И мужчины и женщины вышли из своих жилищ и обступили Касема. Мужчины вооружились дубинками, женщины принесли корзины, доверху наполненные камнями, специально собранными на этот случай. Первый луч солнца осветил землю.
— Есть ли другая дорога в город? — спросил Касем.
— Есть еще тропа в двух часах ходьбы отсюда, к югу, доложил Садек.
— Запасов воды нам хватит самое большее на два дня, — сообщил Аграма.
Ропот беспокойства
— Они явились сюда, чтобы отомстить нам, а не для того, чтобы вести осаду. Если же они решатся на осаду, мы воспользуемся другим проходом.
Он размышлял над создавшимся положением, сохраняя спокойный вид, под выжидающими взглядами окружавших его людей. Если мы окажемся в осаде, будет очень трудно доставлять воду, пользуясь южной тропой. А если мы нападем на врагов, неизвестно, в чью пользу окончится схватка, ведь среди них такие силачи, как Лахита, Гулта, Хаджадж. Что нас ждет на исходе этого дня? Касем вошел в свою хижину и вернулся с дубинкой в руках. Он направился к Хасану, который вместе с несколькими мужчинами охранял начало тропы.
— Никто из них пока не отваживается подняться, — сказал Хасан.
Подойдя к обрыву, Касем посмотрел вниз и увидел, что враги расположились полумесяцем у подножия горы, на таком расстоянии, чтобы камни до них не долетали. Их было великое множество, однако среди собравшихся он не мог разглядеть ни одного футуввы. Касем перевел взгляд вдаль и остановил его на Большом доме, доме Габалауи, который по-прежнему был погружен в молчание, словно хозяину его не было никакого дела до борьбы, ведущейся между его внуками. А они так нуждаются в его могучей силе, той самой, которой в давно прошедшие времена покорились здешние места. Быть может, Касем не стал бы тревожиться, если бы не вспомнил, как погиб Рифаа, погиб совсем рядом с домом своего деда. И ему вдруг захотелось воззвать громким голосом: «О Габалауи!», как взывали во всех случаях жизни обитатели его улицы. Но в этот момент до его слуха донеслись женские голоса. Повернувшись, он увидел, что мужчины рассредоточились по краю обрыва, наблюдая за действиями противника, а женщины подходили со стороны хижин, чтобы присоединиться к своим мужьям, Касем велел им возвратиться домой. Женщины замешкались, не зная, что им делать, и Касем вновь приказал им идти по домам, готовить еду и заниматься обычными домашними делами. Женщины подчинились приказу и пошли обратно. Стоявший рядом Садек заметил:
— Ты правильно поступил. Самое страшное для нас это Лахита. Одно его имя вызывает у людей ужас.
— У нас нет другого выхода, кроме как драться! — воскликнул Хасан и, взмахнув дубинкой, добавил: — Нам будет сложно выбираться отсюда в поисках пропитания после того, как они узнали, где мы скрываемся. Поэтому единственное, что нам остается, — это напасть на них. Касем вновь поглядел в сторону Большого дома.
— Ты правильно говоришь. А что скажешь ты, Садек?
— Подождем до наступления ночи! Но Хасан возразил:
— Промедление нас погубит, да и драться ночью будет труднее.
— Интересно бы знать, что они задумали, — произнес Касем.
— Наверное, они хотят вынудить нас спуститься с горы, — ответил Садек, а Касем, подумав, сказал:
— Если Лахита будет убит, победа нам обеспечена!
Переводя взгляд с одного друга на другого, Касем добавил:
— Если не станет Лахиты, Гулта и Хаджадж будут насмерть биться между собой, оспаривая место главного футуввы.
Солнце тем временем поднималось все выше и стало припекать, обещая дневную жару.