Предания о самураях
Шрифт:
Глава 20
Этот Гэмбуку Онти Таро
Судно, предназначенное для рыбной ловли или торговли, а также пиратских вылазок, когда подвернется удобный случай, вышло из тихих вод реки Оёдогавы на просторы открытого океана. Трюм его наполнили кувшинами с камфарой и воском, тюками касури, рулонами грубой ткани синего цвета. Часть этого груза отправлялась в Го-Кинай с последующей отправкой на берег Тосы, ведь рыбаки из Хюга знали великую Японию только лишь по правую руку. Наряду с разнообразными товарами существовали еще пассажиры, тоже весьма разношерстой группы. Среди них числились ямабуси, направляющиеся домой после паломничества в Хикодзан через знаменитые храмы Сикоку; несколько купцов, озабоченных доставкой товара южных провинций в столицу, даже в Канто, считавшийся надежным городом с точки зрения транзита, а также опасающихся пиратов на море больше разбойников на суше, тем более поборов со стороны даймё, охранявших безымянные воды между крупными островами и Сикоку; немногочисленные самураи сомнительного происхождения, но не вмешивающиеся в дела простого народа. С удовлетворением сэндо осматривали свои суда. Незваным гостям пришлось бы гораздо хуже, чем им самим. Жрец на этом корабле выглядел весьма жалким представителем народа. Он вел себя чересчур добропорядочно. Мелкий торговец мало понимал в его товаре, о чем быстро догадались резко пахшие селяне. Самураи, ясное дело, готовы были драться. Разве не делом ямабуси было уничтожение коварных негодяев и грабителей, чтобы очистить сельскую местность от этих вредных людей? Они тоже пользовались дурной славой, как и церковники устраивая скандалы. В этом свете своих зароков их отличала непреклонная последовательность.
Их предсказание по поводу благополучного плавания сбылось буквально. На протяжении недели суденышко пробивалось по нужному курсу через неспокойные воды, характерные для конца лета. Пассажиры и экипаж коротали время в меру своих возможностей.
О юноше говорили долго. Хёсукэ, как каро, теперь находился в самом центре жизни. Бремя дома Огури всей тяжестью легло на плечи этого вдумчивого человека. Дайхатиро, хотя был на несколько лет его моложе, разделял мнение и разочарование своего старшего брата. Таким образом, многое в их жизни зависело от ситуации текущего дня. В их среде случай харакири считался по меньшей мере таким же громким поступком, как и конечный успех. Иссики крепко прижились в Камакуре и Киото. Только сильная буря могла пошатнуть этот влиятельный дом или очистить от них небо. Икэно Сёдзи проявлял больший оптимизм. Он отличался качествами, присущими деятельным мужчинам. Никто не мог сравняться с ним в бою, он обладал завидным хладнокровием и прекрасной реакцией на тактическую возможность, предоставляемую ему противником. Сукэсигэ опирался на его способности командира. Причем из этой жизни он извлек радость грамоты. Ему было чуть за 30 лет от роду. С одинаковым удовольствием он перебирал труды китайских стратегов, авторов книг об искусстве войны, ки или хроники кровавых схваток на территории самой Японии. Он мог также увлечься работами Моси (Мэнцзы), которым отдавал предпочтение по сравнению с Коси, а также комментариями японцев-современников. Идеи буддистской секты Дзэн вдохновили поколение вдумчивых самураев поздних времен Асикага и Токугава. Праздные религиозные размышления этих мужчин привлекали мало, не могут они найти заметного места в соперничестве людей наших дней. По этой причине они отказались от буддизма, а по большому счету мужчина Японии по своей сути слишком тщеславный человек, чтобы признать какую-либо всеобщую высшую власть при его постоянной вере в ками или очеловеченные божества, а также обожествленных людей своей собственной национальности. Нравственную лакуну при этом заполнили китайские мудрецы с их простыми и прагматическими учениями. Теперь, осведомленные о конъюнктуре, сложившейся в мире политики, все трое страдали от предчувствия чего-то дурного, если им придется втянуть Онти Таро в беды дома Огури. Представители дома Нанко (Кусуноки) последнего поколения в лице Мицумасы кокетничали с обеими сторонами и пользовались кое-каким доверием. Наряду с ними существовал клан Нитта. За исключение сына Ёсимунэ по имени Кадаката его члены присоединились к клану Камакура и поступили на его службу. Судьбу Онти Таро можно было бы спокойно поручить их заботе. Ответ Таро на такие предложения был простым: «По распоряжению Обамэ Таро присоединился к рото Огури. Личность моего брата Сёдзи так же дорога Таро, как его собственное тело. Если ему причинят увечье, то это случится потому, что Таро не было и он не мог вмешаться или нанести упреждающий удар. Если его дружеское общение надоест или закончится, тогда он найдет себе дорогу к Мияко. Ворвавшись во дворец Сёгуна, Таро задушит его собственными руками, как он задушил одзару (крупную обезьяну). Прошу, милостивые государи, пересмотреть ваше решение». Какой ответ мог последовать на такую прямую реплику, после которой, как они знали, обязательно последует обещанное практическое действие? С ними Таро грозила меньшая опасность. Все радостно обняли юношу, и о расставании больше никто даже не заикался.
В порту Увадзима провинции Иё сэндо доставил их на берег. Для них как паломников лучшего места, чем Сикоку, не сыскать. С находящимися на этом острове восьмьюдесятью священными местами он соперничает с Ямато и Кии по числу его омаири и побирушек. Здесь они не привлекли ни малейшего внимания, но и ничего не узнали о своем господине. Путешествуя по острову, они подошли в верховье реки Ёсиногавы и прошли по ее течению до провинции Тоса. В месте впадения этой реки в более полноводную Камиямагаву находилась деревня под названием Кономура. Краем уха они как-то услышали, что здесь располагается популярный курорт для странствующих паломников, куда стягиваются любители паразитического образа жизни. Посетители этого места постоянно менялись, не задерживаясь надолго. Добрались они сюда, когда день уже клонился к вечеру. Перед ними возник транспарант с надписью:
Любой приезжий, будь он издалека, места поближе или из соседнего уезда; принадлежностью к военной касте либо купец; здесь все получат приют. Кономура
Таро прямо на дороге заскакал от радости. Хёсукэ, пристально изучивший надпись на транспаранте, несколько нахмурил брови. «Соизвольте Таро-доно поделиться своей радостью со всеми нами. Эта надпись нам не совсем понятна». Таро, взмахнув ногой, поставил ее большой палец на иероглиф и ответил: «Прошу, милостивые государи, обратить внимание на окончание вот этой строки. Оно практически не согласуется с началом. Ноги и желудок Таро, а также его глаза прекрасно знают значение этого слова «приют». Первое со временем вышло из употребления, второе просто не употребляется. Чем больше торопишься подкрепить то и другое, тем быстрее придется лечить их. Таким образом, Таро с удовольствием поделился своей радостью с остальными попутчиками». Эти остальные по достоинству оценили его проницательность, одного только Хёсукэ не все в его выводах устроило. Мимо по дороге проходил селянин. На плечах у него висел дождевик, соломенная шляпа покачивалась на спине. Без мотыги или лопаты он выглядел так, будто возвращался из путешествия. Хёсукэ подозвал его. «Обратите внимание на эту надпись, добрый малый: что означает это слово «хэнро» для самых разных мужчин? А кто это Коно из Кономуры?» Перед жрецом и самураями этот селянин распластался на животе. «С трепетом и почтением: это дело объясняется совсем просто и, вероятно, во многом с определенным смыслом. Наш остров Сикоку многие считают святой землей. Именно здесь Кобо Дайси открыл на Дзудзусане величайшие из своих храмов Котохиры. Здесь замыкается полный круг паломничества по восьмидесяти восьми святым местам. Существует множество видов и классов паломников. Кто-то считается обыкновенными попрошайками, изгоями, бездельниками. Таких называют дзёхэнро. Они редко покидают этот круг, находя свою жизнь простой и вполне сытной. Многие приходят сюда с попутчиками, с супругой, с братом или другом. Они верят в Бога, но ищут разнообразия в рутинной жизни, посвященной тяжкому труду. Завершив паломничество, эти добропорядочные земледельцы и купцы возвращаются в свои далекие дома, чтобы всю оставшуюся жизнь рассказывать о своем путешествии и удивлять своих соседей. Такие паломники сюда больше не возвращаются. Их называют тюхэнро; считается так, что их пожертвования невелики, однако они берут своим числом, и при незначительных личных пожертвованиях монастыри получают большой доход. К гэхэнро относят тех, кто путешествует налегке, движимый религиозными мотивами и ради собственного удовольствия. Они жертвуют щедро и получают соответствующий радушный прием. Что же касается самого Коно-доно, то изначально его семья принадлежала к военной касте, однако его предок отказался от привилегий самурая в пользу состояния благородного земледельца (госи). Все земли в округе принадлежат Коно-доно. Жители сорока трех деревень подчиняются его распоряжениям. Благодаря его преданности Будде на протяжении многих лет паломникам-буддистам предоставляется пристанище и угощение. Качество того и другого у нас отменное. Ах да! Угощение! Те, кто входят на кухню Коно-доно, получает возможность познать вкус трапезы от Гокураку из Амиды. Это может подтвердить Таросаку. Милостивые государи приглашаются пожить у нас». Вопросов у наших путников практически не оставалось. Они же на самом деле совершали паломничество. И совершенно определенно соответствовали определению Коно-доно.
Выслушав их благодарность, селянин пошел своей дорогой. Следуя рекомендации, наши путники отправились вдоль берега реки, в этом месте поросшего
Войти внутрь тем не менее труда не составило. Внутри ворот, открывшихся по их требованию, находилась своего рода конторка. В ней сидели несколько конторщиков (тэдайтэев), занимавшихся регистрацией постояльцев по имени и роду занятий, а также выдававших деревянные бирки, по которым определялся статус посетителя. Братьев Гото определили сразу: Хёсукэ как букэхэнро (военный паломник), Дайхатиро как акиндохэнро (купец). С Сёдзи случилась заминка. «Рокубу-хэнро?» Но такая категория в их каталоге отсутствовала. Восемьдесят восемь храмов Сикоку пробуждали большое уважение; на всю остальную Японию насчитывалось шестьдесят шесть. Втихаря эти банто всучили ему бирку дзёхэнро, которую не подозревающий никакого подвоха Сёдзи принял со всем почтением и благодарностью. Потом предстать перед проверкой пришла очередь Таро. Его нетерпение сыграло ему на руку. До того как конторщик успел открыть рот, тот предупредил: «Меня следует причислить к Нами-хэнро (средний слой)». Конторский служащий грамотно тому возразил. «Такая категория всем известна, – холодно произнес он, – ваше объяснение принято. Извольте, милостивый государь, принять вот эту плашку». Он передал гостю бирку дзёхэнро. Таро, как и Сёдзи ничего не подозревавший, взял бирку, хотя в благодарностях особенно рассыпаться не стал. Не желая расставаться с попутчиками, Хёсукэ отказался от положенного ему роскошного угощения, чтобы присоединиться к товарищам. Всех четверых проводили в чистую, но тесную (на четыре татами) комнату в одном из многочисленных отдельных сооружений, разбросанных по территории внутри ограждения. Тут Гото воспользовались своим старшинством и отправили молодых мужчин принять ванну. Сёдзи пошел присматривать за относительно бесшабашным Таро. Братья остались вдвоем, чтобы внимательно вспомнить события дня, а также наметить направления своего поиска и действия на будущее.
Ванны располагались в красивом порядке. Под длинным, разделенным на несколько отделений навесом было установлено десять таких емкостей для помывки. Тщательно убранное помещение, чистая струящаяся вода, вид на реку и сад – все обещало большое удовольствие. Однако служитель проверил их бирки и вежливо попросил пройти дальше. «Эти десять ванн, – объяснил он, – приготовлены для букэхэнро и тюхэнро. Ванна для дзёхэнро находится дальше, за этим вот домом. Там для их удобства предусмотрено все, и сторож их пожитков тоже». Слегка повернув свой церковный нос, он проследил, как крупный малый шествует к своей цели. Наконец-то они увидели кое-что из средств существования Конодоно, дающих ему возможность для осуществления своей большой благотворительности. Он прошли мимо целого строя складских помещений. Потом с тыльной стороны подошли к самой усадьбе с ее просторной кухней, украшенной многочисленной утварью из керамики и железа. Приготовлением вечерней трапезы занимались многочисленные повара. В воздухе разливались пленительные ароматы еды. Дальше в стене прекрасного сада виднелись ворота. Наша парочка остановилась и огляделась. Перед хозяином этой усадьбы открывался изысканный вид из великолепных покоев, выходивших окнами на данную территорию. Все это дополнялось фантастической красотой природы; на холмиках теснились сосенки, из искусственных валунов вытекали водные потоки, глаз радовали причудливой формы деревья, затейливые светильники, хаотичные каменные горки – все выглядело таким необычным и таким естественным на фоне гор. С тыльной части подступала природа. Но Сёдзи все-таки заметил: «Слабенькое место, если на Коно-доно решится напасть противник. Слишком близко подходят горы, и с них все здесь прекрасно просматривается». Повернули к стене и в скором времени пришли к ванной для дзёхэнро.
Сёдзи и Таро нашли достойную причину высоко задрать носы; не то чтобы у них возникли претензии к месту как таковому – оно выглядело вполне чистым. Просто так сложились обстоятельства. Компанию им составили люди избранные или специально отобранные. Исключительно на основе сомнительных принципов. Четыре ванных предназначались для массы попрошаек (дзёхэнро), рассчитывающих на милосердие Коно-доно; в этих ваннах как раз копошились нищие. То были грязные типы. Как и их соотечественники более поздних поколений, они питали отвращение к холодной воде. Горные озера их не привлекали. Погружение в водный каскад на склоне горы считалось суровым наказанием, причем так повелось со времен глубокой древности и так предписывается постулатами религиозных сект. Никто, кроме Коно, не обеспечивал их помывку горячей водой или вообще терпел их. В этой связи популярность этих ванн росла. Одежда этих бродяг кишела паразитами, их тела смердели после недель странствий, а также из-за срамных кожных заболеваний. Глаза Таро засияли. Он обернулся на все еще видневшуюся крышу навеса купелей для избранных постояльцев. «Я, Таро, что, разве козел (яги)?» – промолвил он. Но Сёдзи охладил его пыл: «Поднимать скандал перед хозяином в нашем положении выглядит неуместным. Нам остается только принять все как есть или удалиться. Возможно, там найдется ванная, которой не стыдно воспользоваться. Если повернуться к этим нищим спиной, на них можно будет просто не смотреть».
Таро двинулся дальше к самой крайней ванне, где было поменьше народу, больше подходившей для дуэта, чем для вмещения целого оркестра. В ней отмокал один-единственный бродяжка. И то хорошо; разве что сама ванна выглядела не очень. Вода в ней была черной от грязи. На поверхности плавало то, что смыли их предшественники. Таро бесцеремонно наклонился и ухватился за край лохани. Подняв ее на плечи, он повернулся, чтобы выйти из-под навеса. Нищий от испуга закричал. Размахивая ногами, он коснулся ими горячей металлической печки, и к страху у него добавилась еще и боль ожога. Наружу полетел горящий уголь. Паника усилилась из-за возникшей угрозы пожара. Прибежали испуганные смотрители ванных. «Эй! Вы там! Что вы затеяли! Что вы устраиваете смуту? Дзёхэнро!» При виде злобного сияния глаз Таро, осознав совершенно очевидную опасность, исходящую от мужчины, способного поднять лохань с нищим как ведерко с водой, народ быстро пришел в чувство. В следующий момент лохань с этим нищим могла обрушиться на их собственные головы. Безопаснее всего было прибегнуть к увещеваниям. Таро сообразил быстрее всех. «Надо бы сменить воду, – сказал он. – Отнесу-ка я бадью к реке. Там вылью грязную воду и наберу свежую у водопада в саду. Единственное – мы попросим вас ее подогреть». Он сделал шаг, как будто собирался предотвратить беду. Бродяжка от страха заверещал, испугавшись открывшейся перед ним перспективы. Он явно боялся оказаться в холодной воде. Служившие у Коно банто пошли на попятную. «Со страхом и почтением признаём свою недоработку. Ваше участие в этом деле, милостивый государь, совсем лишнее. Оставьте этого мужчину на месте. Для вас уже приготовлена другая ванна. Она вас ждет». Успокоившийся Таро осторожно поставил лохань с нищим на прежнее место, но выпрыгнувший наружу мужичонка в ужасе сбежал, отказавшись от своего уединения и предпочтя полоскаться в лоханях покрупнее в компании себе подобных. Те встретили его колкими шутками, с ненавистью поглядывая на храбрых нарушителей спокойствия, таким вот манером оскорбивших чувства бродяг. Банто проводили Сёдзи и Таро в одно из более приличных заведений своего постоялого двора для помывки постояльцев. Здесь они принимали ванну с удобством и в полном согласии друг с другом, полоскались от души и радовались открывающейся им картине красоты окружающей усадьбу природы. Таро продолжал тихонечко ворчать: «Десять купелей примерно на столько же посетителей; четыре лохани на сотню тех завшивевших попрошаек!» – «Посмею напомнить, – вмешался Сёдзи, – их устраивает собственная вшивость». В ответ Таро согласился: «Сёдзи-доно верно говорит. Один такой бродяга может заразить воду для всех тех, кто будет мыться после него. Пусть они заражают друг друга».
Чистота как путь к благочинию
Зато у Гото все складывалось гладко. Их проводили сразу в чистое место, приготовленное для более достойных постояльцев. Все встретились за столом, чтобы поужинать. «Сакэ, – предупредил половой, – у нас не подают. Кобо Дайси употребляет исключительно пресную воду. Все те, кто следует его Путем, делают то же самое». – «Такое правило, – согласился Хёсукэ, – можно только приветствовать, особенно с учетом разношерстой компании, собравшейся здесь. Прошу принять нашу благодарность на доброе отношение». Отсутствие сакэ наши путники компенсировали обильной трапезой. Служившие у Коно гэнан (мужская прислуга) взирали на происходящее с большим любопытством. Усилиями этих голодных мужчин опорожнялись один котелок с рисом за другим. Особенно отличался на поприще поглощения еды Онти Таро, уже прославившийся на весь постоялый двор. На двадцать седьмой миске Таро вздохнул от насыщения, а гэнан с облегчением. Еще несколько таких паломников – и даже огромные запасы провианта дома Коно могут истощиться. Более того! Даже слугам этого дома придется туже затянуть пояса. «И они называют это сёдзин (овощной стол)! На самом деле никто даже не заподозрил бы такого». Мужчина взглянул на Сёдзи с некоторым неодобрением. «Таково, – начал он, – правило Кобо Дайси…» Хёсукэ обворожительной улыбкой остановил его речь. «Передайте привет всем поварам вашего славного дома. Овощное питание, приготовленное с их мастерством, обладает полным вкусом рыбы и мяса. Мало кто удерживается от того, чтобы время от времени посетовать на что-то, но у вас все и всегда чувствуют себя довольными. Репутацию вашего дома и кухни ваших поваров справедливо считают высокой и заслуженной». Все повторили похвалу Хёсукэ, и слуга в знак благодарности за высокую оценку отвесил им по очереди самый низкий поклон. Таро удовлетворенно гладил свой живот. Улыбающийся половой удалился с пустыми мисками и котелком для риса.