Преданная
Шрифт:
– Что-то принести? – Спрашиваю, не рискуя повернуть голову. Мы слишком близко. Я чувствую возобновившееся дыхание щекой.
– Документы в сейфе возьми. Нижняя полка. Серая папка. И вынеси. Мой водитель подъедет. Подойдет к тебе.
Мой взгляд опускается. Судья крутит в руках ключ. Ухо щекочет:
– Два, восемь, три, пять, один, один. Запомнила?
Киваю.
Беру в руки и выравниваюсь.
Когда выхожу – чувствую на себе взгляды. Много. Все. Оглядываюсь у двери – Тарнавский тоже проводит. Тяжелым.
Не выдерживаю.
Во мне совсем уже не осталось места для волнения из-за вот таких поручений. Он дал мне ключ от своего сейфа. Я теперь знаю его код. Я знаю, что должна сделать настоящая крыса. Но я – порченная.
Подхожу к судейскому сейфу. Проворачиваю ключ, ввожу код. Не испытываю ни намека на волнение. Он открывается.
Опускаюсь на пол на колени. Здесь столько всего, но я прокручиваю в голове: серая папка.
Где ты, папка?
Выкладываю с нижней полки содержимое слой за слоем. Ищу нужное мне. Кажется, не удивилась бы обнаружить тут ничего. Ни пачки долларов. Ни кулечек с наркотиками. Ни пистолет.
Но это так… Самоубеждение. А по факту я просто ничего обнаруживать не хочу.
Нахожу не одну серую папку, а сразу две. Достаю обе. Опускаюсь попой на стопы. Держу обе в руках и смотрю на них.
За полупрозрачным пластиком вижу наполнение. В одной – документы формата А-4, в другой – книжечки и пластиковые карточки.
Взвешиваю их, как будто это может помочь мне сделать выбор. Понятия не имею, как будет правильно: вынести обе или одну наугад.
Или вернуться в зал и переспросить?
Открываю папку с разноформатными документами, достаю их на колени. Открываю загранпаспорт с хрустом.
Сразу понимаю, что зря. Начинает тошнить. Горло сжимается до невозможности полноценно вдохнуть.
С фото на меня смотрит Тарнавский, но данные… Я читаю не его имя, чувствуя, как на глаза опять наворачиваются слезы.
Господи, да как же я вас ненавижу… Какие же вы все…
Взятки. Договорняки. Блядство. Деньги моей мамочки. Документы поддельные. Это зачем? Чтобы спокойно свалить, когда такие, как Смолин, прижмут? А мне куда валить? Всем всё равно...
Мне уже достаточно, но я достаю еще один документ – теперь водительское. Там тоже его фото и чужое имя.
Не-на-виж…
Ненавижу.
Слезы не держатся в глазах, а катятся по щекам. Я их вытираю, дрожащими пальцами пакуя все назад.
Ручка дергается. В кабинет заходит Тарнавский. Мы пересекаемся взглядами, я свой увожу. Шмыгаю носом и веду пальцами под глазами.
– Здесь две папки, – заканчиваю складывать документы обратно. Застегиваю и встаю с обеими.
Смотрю на мужские ботинки, которые выглядывают из-под мантии, и поднимаю обе в воздух.
– Какую мне вынести?
Заседание, я так понимаю, уже закончилось. Может тогда вы сами вынесете?
Тарнавский молчит. Я борюсь с желанием расплакаться и вывалить всю гниль на него. Вопросы, на которые не имею права. Претензии, которые он вертел на одном месте…
– Ты что, плачешь?
Но вместо того, чтобы просто ответить, Тарнавский задает ненужный вопрос. Я знаю, что может быть дальше: я ухвачусь за его сострадание, как за ниточку. А он дернет и безжалостно ее порвет. Он бесчувственный. Хватит мечтать.
Знаю, что глаза блестят слезами, но все равно поднимаю их. Улыбаюсь.
Игнорирую сведенные брови и пытливость в ответном взгляде.
Вам бы, конечно, хотелось, чтобы плакала. Не знаю, зачем. Может вы просто садист?
– Какую мне папку вынести, Вячеслав Евгеньевич?
Переспрашиваю, покручивая кистями. Он, по идее, должен был бы отвлечься, но продолжает смотреть в лицо. Делает шаг.
Я не хочу. Храбрости тут же убавляется. Взгляд спускается на мужскую шею.
– Почему плачешь, Юля?
Сжимаю зубы до скрежета. Не ваше дело, господи. Отвалите просто.
Беру себя в руки, на губы снова надеваю улыбку.
– Аллергия у меня.
По глазам вижу, что не верит. Продолжает изучать. А мне только оттолкнуть хочется. Или обойти стол с другой стороны.
Но я заставляю себя шагнуть навстречу. Опускаю обе папки так, чтобы и ему, и мне хорошо было видно, что внутри.
– Какую мне папку выносить? Эту или эту?
Он молчит. Нервы начинают лопаться струнами. Во мне такое непереносимо тяжелое сочение чувств, что просто находиться рядом – уже умирать.
Я сразу все вспоминаю. И то, как лапал на этом столе. И то, как очаровывал, уговаривал на работу прийти. И то, как унижал. Раз за разом. Раз за…
– Вячеслав Евгеньевич, какую… – блять… – Какую мне папку вынести…
– Сейчас вроде бы ничего не цветет. Аллергия на что?
Шумно выдыхаю, поднимаю взгляд. Стреляю в упор, как он уже не раз въебал по мне:
– Так вас ебут мои дела или все же не ебут?
Челюсти мужчины сжимаются. Он сглатывает. Я хочу только, чтобы отпустил уже.
– О чем ты поговорить хотела? – У себя в голове Тарнавский, возможно, делает огромный шаг мне навстречу. В моей... Снова издевается. Отвечаю усмешкой.
– Поговорить? Я с вами? Не помню. На пыль у меня аллергия. Теперь скажите, пожалуйста, какую папку мне вынести?
Если можно так сказать, от души «наслаждаюсь» спектром сменяемых на мужском лице эмоций. Насколько каждая из них искренняя – не берусь судить. Но в его растерянность точно не верю. А любопытство тешить не стану.
В итоге мой взгляд упирается в безэмоциональное, холодное лицо. Тарнавский кивает на ту, в которой не поддельные документы. Вот и отлично.