Преданная
Шрифт:
Я берусь за пряжку его ремня. Пальцы дрожат, но справляюсь. Расстегиваю. Следом – пуговицу и ширинку.
Внушительных размеров член оттягивает резинку боксеров. Мне страшно от мысли, что он окажется во мне, но я сгораю от нетерпения. Сжимаю и веду по длине. Какой же он горячий!
Поднимаю взгляд. Слава сжимает фольгу зубами и рвет ее. Сплевывает. Протягивает мне, я мотаю головой.
Не умею.
– Давай ты.
Кивает и делает это быстро.
Я не хочу думать, сколько женщин было у него. Был ли кто-то вчера и может быть даже сегодня.
Я хочу, чтобы сейчас была я одна. И он у меня… Один.
Обтянутая латексом головка упирается в мой вход. Глаза расширяются сразу и от волнения, и от нетерпения. Дыхание становится еще более поверхностным.
Я знаю, что надо не зажиматься.
Наивно тянусь к мужским губам, нуждаясь к поддержке.
Даже попросить «будь нежным» не могу. Он не поймет.
Сжимаю колючие щеки. Целую нежно сама. Доверяю не просто свою девственность, а всю себя.
Может быть придумываю надежность держащих сейчас рук и силу обладающего им желания, но мне кажется, их может хватить, чтобы…
Давление усиливается. Я чувствую, как головка меня растягивает. Жмурюсь и целую глубже.
Член выходит и проезжается по половым губам. Собирает соки. Давит на клитор.
Это снова неповторимо. Сбивает страхи.
Член возвращается ко входу, я подаюсь бедрами навстречу. Сама же спускаю курок.
Слава до боли сжимает мое бедро и толкается.
Я не кричу только потому, что рвет плеву на моем вдохе. От боли немею.
Пытаюсь дышать, мешает его язык. Пытаюсь, как он: часто и через нос – не выходит.
Член заходит как будто глубже, чем я физиологически могла бы принять. Печет вплоть до пупка. Но мысли о протесте нет.
Я чувствую движение. Он не останавливается. Назад и глубже. Назад и глубже в меня.
Дыхание – чаще. Желания – больше.
Я давлю в плечи, отпускает. Отдышаться дает. Упираюсь затылком о стену и смотрю в глаза.
Темные-темные. Полные-полные. Чего? Чего-то ужасно-прекрасного.
Член продолжает двигаться во мне. Я пытаюсь привыкнуть. Пытаюсь дышать. Пытаюсь дать ему… Все.
И он это все берет независимо от того, готова я или нет.
Проникает размашисто и ритмично.
Жрет глазами. Делает своей членом. Тянется к губам, когда ему кажется, что я уже надышалась – и я тут же позволяю снова поцеловать.
Мечтаю найти в боли удовольствие, но вместо этого с каждым разом боль становится все ощутимей. Он прошивает меня насквозь. Раз за разом. Раз за разом.
Жмурюсь. Не помогает. Кривлюсь. Не выдерживаю. Кусаю – не знаю, его или себя.
Понятия не имею, сколько длится его обычный половой акт, но если дольше пяти минут вот так… Я не выдержу.
Царапаю плечи – не легчает. Цепляюсь в волосы – тоже. Он ласкает губами шею, грудь, но и это не помогает расслабиться.
Мне кажется, внутри – не член, а ребристый поршень, который наждачкой ходит по ране. Огнем горит. Между ног — горячо и влажно.
Я терплю… Терплю… Терплю…
Пока перед глазами не загораются вспышки. Их видеть мешают слезы. Мне… Слишком больно.
– Слав, – жму на увитые мышцами плечи и обращаюсь охрипшим шепотом, хотя я даже не кричала.
Он не слышит. На виске – венка. Капельки пота. Он близко. Смотрит пьяно. Хочет жутко… И я хочу ему дать все, просто не могу.
– Слав, остановись, – прошу, принимая особенно болезненные толчок. Запас прочности на нуле. Стону и выгибаюсь.
Больно ужас как. Больно.
Не слышит. Или не хочет слышать, не знаю. Вместо того, чтобы сделать, что прошу – сжимает зубы и толкается глубже.
От боли снова немею. Хватаю воздух. Пытаюсь хотя бы дышать.
Наверное решил, что я просто передумала, а я… Не могу больше.
Чтобы переубедить меня – ищет губы. Целует в угол. Сжимает затылок, массирует, как когда-то на парковке. И я бы рада прочувствовать. Я бы рада отдаться сполна, но на очередном проникновении перестаю выносить.
– Мне больно, Слав. Пожалуйста… – Пищу, уворачиваясь.
Он мешкает, я опускаю взгляд – плохо вижу из-за слез, но кажется, что хмурится.
Замерший член распирает меня изнутри. Я хочу освобождения. Смотрю в глаза – он в ответ.
Резко выходит, я всхлипываю. Смотрит вниз. А я наоборот – запрокидываю голову, чтобы не видеть. Почему-то решила, что окажусь в числе счастливиц, которые в первый раз даже не чувствуют.
А там, наверное, кровь…
Отсутствие новых мучительных толчков мой организм воспринимает как истинное чудо. Скопившиеся за долгие дни и недели эмоции начинают выливаться из меня нелогичными слезами. С губ срываются всхлипы.
Мне не плохо, просто…
– Юль, – Тарнавский зовет меня как-то глухо. Я знаю, что надо на него посмотреть, но мотаю головой.
Не готова. Потом.
Тянусь к лицу ладонями, чтобы спрятаться в них. Тормозит. Сжимает мои кисти и впечатывает в стену.
– Юля блять, – рычит, пугая. Я знаю, что плохо не сделает, но вместо того, чтобы исполнить элементарную просьбу, жалко скулю. – Юля… Блять, Юля… – Он пытается ласковей, и я тоже пытаюсь взять себя в руки.
Слава отпускает запястья, сжимает мои щеки. Ведет по ним большими пальцами, собирая влагу. Опускает мое лицо, тем самым фокусируя внимание на себе.
Я все еще вижу в его глазах отголоски желания. Я вижу в них наш секс. Его прерванный ритм. Неутоленную похоть. Неконтролируемую потребность обладать. До конца довести. Поставить печать. Но поверх этого – плотная корка трезвости.
И это вызывает во мне непреодолимое желание полагаться.
– У тебя месячные, Юля? – Он спрашивает серьезно, сведя брови. И я хотела бы соврать, но какой уже смысл?
Медленно мотаю головой.
Возвращаюсь к нему. Он закрывает глаза, бьется своим лбом о мой лоб. И в губы снова летит, только не что-то до чертиков романтичное, а закономерное: