ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ

Джордж Элизабет

«Она была беременна, Гидеон. Она перестала справляться со своими обязанностями. Твоя сестра была трудной подопечной для любого…»

«Почему?»

«Почему?» Он потер лоб, будто стимулируя собственную память. Когда он убрал от лица руку, то посмотрел не на меня, а почему-то на потолок у себя над головой. Я заметил, что глаза у него покраснели, и почувствовал укол жалости, но не остановил его, когда папа заговорил снова: «Гидеон, я уже перечислял тебе болезни твоей сестры. Синдром Дауна был лишь верхушкой айсберга. Два года своей недолгой жизни она путешествовала из дома в больницу и обратно, и, даже находясь

дома, она нуждалась в постоянном уходе. Этот уход должна была обеспечивать Катя».

«Но почему вы не наняли профессиональную сиделку?»

Он невесело рассмеялся: «У нас не было на это средств».

«Ведь правительство…»

«Государственная поддержка? Немыслимо».

И что-то во мне проснулось от этой фразы, из черных глубин возник дедушкин голос, его гневный рык за обеденным столом: «Проклятье, мы не опустимся до того, чтобы просить милостыню! Настоящий мужчина способен обеспечить свою семью всем необходимым, а если нет, то нечего было размножаться. Держи штаны застегнутыми, Дик, раз не можешь отвечать за последствия. Слышишь меня, Дик?»

А папа тем временем продолжал: «И даже если бы мы обратились за пособием, то вряд ли получили бы его. Инспекторы сразу докопались бы, что значительную часть доходов мы тратим на Сару Джейн и Рафаэля. То есть у нас были собственные резервы, на которых можно было бы сэкономить. Но мы решили этого не делать».

«А что насчет той ссоры с Катей?»

«Да ничего. Мы узнали от Сары Джейн, что Катя пренебрегает своими обязанностями. Мы поговорили с девушкой и выяснили, что по утрам она плохо себя чувствует. Дальше уже несложно было догадаться, что она беременна. Она не отрицала этого».

«И вы тут же ее уволили».

«А что нам оставалось делать?»

«От кого она ждала ребенка?»

«Это она отказывалась обсуждать. Кстати, мы уволили ее не из-за того, что она не назвала нам этого человека, понятно? Нас это вообще не касалось. Мы уволили ее из-за того, что она не могла как следует заботиться о твоей сестре. Ну, и было еще несколько моментов, на которые раньше мы старались закрывать глаза, потому что Катя вроде бы любила Соню и нам это нравилось».

«Какие моменты?»

«Ее манера одеваться, например. Она всегда одевалась неподобающим образом. Мы много раз просили, чтобы она носила форму или простую юбку с блузкой, но все бесполезно. Она отвечала, что так она самовыражается. А потом, к ней все время приходили гости, в любое время дня и ночи. Сколько мы ни просили, чтобы она ограничила их визиты, они продолжали ходить».

«Какие гости?»

«Да я и не помню. Господи, это же было двадцать лет назад».

«Кэти?»

«Что?»

«Девушка по имени Кэти. Толстая такая. Всегда очень пышно одевалась. Я помню Кэти».

«Может, была и Кэти. Я не знаю. Это ее подружки из монастыря. Сидели в кухне часами, болтали, пили кофе, курили. Несколько раз Катя уходила с ними по вечерам, когда у нее был выходной, возвращалась обычно подвыпившая и на следующее утро просыпала. Я говорю тебе это все, Гидеон, чтобы показать, что проблемы возникли еще до ее беременности. Беременность, а вместе с ней и утреннее недомогание стали последней каплей».

«Но почему-то вы с матерью поссорились с Катей во время того разговора об увольнении».

Он поднялся на ноги, пересек комнату и встал у футляра со скрипкой, закрытого

уже на протяжении многих дней, скрывающего внутри Гварнери, чтобы его вид не терзал меня. «Она, разумеется, не хотела, чтобы мы увольняли ее. Беременная, без шансов найти другую работу. Поэтому она спорила с нами. Умоляла нас оставить ее».

«Почему же она не предпочла избавиться от ребенка? Даже в то время наверняка были места… клиники…»

«Она приняла другое решение. Не спрашивай меня почему, Гидеон». Он присел перед футляром и открыл замки. Поднял крышку. Внутри лежал Гварнери, поблескивая в свете люстры, и сияние его деревянных граней бросало мне обвинение, на которое простого ответа у меня не было. «В общем, мы поспорили. Все втроем. И в следующий же раз, когда с Соней возникли проблемы — а это случилось через день или два, — Катя… решила проблему». Отец вынул скрипку из футляра и отсоединил смычок. Глядя на меня покрасневшими от усталости глазами, голосом, в котором слышалось сочувствие, он сказал: «Теперь ты знаешь правду, сынок. Сыграй для меня, ладно?»

И я хотел сыграть ему, доктор Роуз. Но я знал, что внутри меня пустота, во мне не было того, что извлекало музыку из моей души через мое тело, руки и пальцы.

Я сказал: «Я помню людей в доме в ту ночь, когда… когда Соня… Я помню голоса, шаги, помню, как мать звала тебя».

«Мы были в панике. Все были в панике. Приехали врачи. Полиция. Прибежали дедушка и бабушка. Пичфорд. Рафаэль».

«И Рафаэль там был?»

«И он тоже».

«Почему он был в доме?»

«Этого я уже и не вспомню. Вероятно, пришел, чтобы позвонить в Джульярд. Он тогда уже несколько месяцев пытался придумать способ, как отправить тебя на учебу. Он очень хотел этого, даже больше, чем ты».

«То есть все это случилось примерно во время эпопеи с Джульярдом?»

Папа опустил инструмент, который протягивал мне. Скрипка висела в одной его руке, смычок — в другой, сироты моего вопиющего бессилия. «К чему это все, Гидеон? — спросил папа. — Бог видит, я стараюсь во всем идти тебе навстречу, но мне не на что ориентироваться».

«Ориентироваться?»

«Как я пойму, что ты достиг прогресса? Как ты это поймешь?»

Я не мог ответить ему на это, доктор Роуз. Потому что правда состоит в том, чего боится он и что приводит в ужас меня: я не могу сказать, сдвинулся ли я с мертвой точки, и если да, в нужном ли направлении я двигаюсь, приведет ли меня это движение обратно в ту жизнь, которую я когда-то знал и ценил.

Вместо этого я сказал: «В тот вечер, когда это случилось… я был в своей комнате. Я это вспомнил. Я вспомнил крики и врачей, то есть не самих врачей, а шум и звуки, которые они производили. Я вспомнил, как в моей комнате стояла у двери Сара Джейн и прислушивалась, а потом она сказала, что теперь ей не придется уходить. Однако я не помню, чтобы она собиралась уходить до того, как Соня…»

Правая папина рука сжалась на грифе Гварнери. Очевидно, не такого ответа он ждал, когда вынимал из футляра инструмент. Он сказал: «Эта скрипка должна звучать. А еще она должна храниться должным образом. Посмотри на смычок, Гидеон. Посмотри, в каком он состоянии. Я за все эти годы не припомню случая, чтобы ты убрал смычок, не ослабив его. А теперь ты вообще о таких вещах не думаешь, похоже, теперь ты сосредоточил все свои усилия на прошлом».