Предатель
Шрифт:
Он был на перст ниже Иаакова и на год младше: тому исполнилось восемь. Но худощавый Йехошуа казался одного с ним роста, и братьев путали.
Они миновали глиняные домишки, прилепленные друг к другу, словно пчелиные соты. Первые крестьяне через городские ворота спешили на рынок.
Тропинка уводила по холму через хвойную рощу. Этот путь был короче дороги на восточном склоне мимо фиговых садов, сикомор и гранатов: по ней крестьяне на ослах везли в город инжир и изюм. Еще ниже, у юго-восточного подножья гор, на юг, к большой дороге на Цор вился караванный путь из Итуреи.
Мальчики спешили к деду в Канны, чтобы идти в лес за травами.
В
Мальчики зашагали под пологий склон, вдоль терновых кустарников в шесть локтей высотой. Кое-где средь колючек еще белели цветы. Далеко внизу за стрельчатыми верхушками белых тополей высились финиковые пальмы с прямыми стволами, как в сухой рыбьей чешуе. Их огромные изумрудные листья походили на перья гигантских птиц. Тут и там алели цветы приземистых гранатовых деревьев. Первые приветствия птиц новому дню разносились эхом в прозрачном воздухе.
Мальчики припустили по мягкой траве, срезая изгибы тропинки. До Канны было едва ли сорок стадий, или пять римских поприщ. А братья отмахали лишь половину пути.
Наконец, за деревьями завиднелись ряды виноградников, а на вершине холма – крытая соломой на деревянных столбах сторожевая башня от воров. Дальше начинался пригород. В ложбине на краю пальмовой рощи у ручья примостился каменный дом с пристройками вокруг двора. На сочном лугу перед лесом паслись черные овцы и рыжие козы. Одна на задних ногах обгладывала куст, передними опершись о ветки. Из-за сарая вышла бабушка: она несла что-то в подоле. Братья бросились наперегонки через корни и кочки.
Дом Иехойахима и Ханны некогда построил кожевник. За городом. Чтобы тяжкий дух из мастерской не раздражал соседей. И ныне в сарае, где когда-то хранились неотделанные шкуры, еще держалась сладковато-приторная вонь. Дом купил отец Иехойахима, гончар Иааков: выше по крутому берегу ручья было много красной глины, а у городских стен на откосе – в изобилии известняка, его растолченным добавляли в глину. Иааков построил печь для обжига. Выучил сыновей ремеслу и рассчитал подмастерьев. Двое младших братьев Иехойахима обосновались в городе, а он после смерти родителей расширил виноградник. Господь подарил Иехойахиму и Ханне сына и двух дочерей. Сын женился и осел среди гончаров, ближе к дядьям. Виноградники и ремесло приносили небольшой, но верный доход.
За домом в канаве валялась груда битой посуды и черепков. Под навесом стояли два гончарных круга: деревянный, на нем помощники делали заготовки, и каменный, для мастера, с дисками разного диаметра. На каменном Иехойахим обрабатывал детали. На покрывале из козьего волоса сохла глина. Мальчики знали: когда комья рассыпятся, помощники измельчат их и очистят от примесей. Вдоль стены мастерской сохло два десятка кувшинов в бат каждый: им еще предстояло вернуться на гончарный круг. Тут же поблескивали полированными боками кувшины поменьше, не больше лога и ценой несколько лепт. Особняком под навесом стояли четыре дорогих кувшина: два рифленых с черно-красными поперечными полосами и два черных – для мирта, сделанные на заказ. Перед обжигом дед опускал эти кувшины в оливковое масло, чтобы они окрасились в черный цвет, и заставлял помощников тщательно полировать бока посуды деревянными терками,
Братья нашли деда за гончарней под навесом, пристроенной к внешней стене у леса. Это был еще крепкий мужчина лет пятидесяти, сутуловатый и мосластый. В его вьющихся черных волосах и в бороде едва змеилась седина. Рабочая эскамида открывала крепкие икры и шрам на правой лодыжке. Дед жестикулировал и басил какие-то пояснения коротышке с одутловатым лицом. Поверх синдона тонкого полотна тот носил светло-коричневый гиматий, на ногах греческие сандалии. Дед добавил в кисет незнакомца щепотку измельченных листьев сухого дурмана и наказывал вдыхать дым травы, чтобы не задыхаться при грудной болезни.
Люди считали Иехойахима своенравным чудаком. На досуге он любил приврать о далеких странах, где якобы бывал. Говаривали: в молодости он ослушался отца и подался за Иордан к ессеям. Другие утверждали: на севере у язычников он дошел до самого Великого города, а потом нанялся в отряды Варрона, тогдашнего правителя Сирии, и очищал мечом окрестности Дамаска от разбойников Зенодора: земли последнего по приказу Цезаря перешли Ироду Великому. Утверждали: врачевать Иехойахим научился у ессеев. Другие – что старый гончар хранил короткий меч: подарок сотника за доблесть.
Под навесом на полках, уложенные в аккуратные ряды на полотняные тряпки, сушились травы.
В Канне лечил грек Елисей, окончивший Александрийскую медицинскую школу, а при синагоге в Назарете – хирург. Ученые присылали к старому гончару за травами. Елисей подарил Иехойахиму таблицу соотношения крови, флегмы, желтой и черной желчи к временам года и предрасположенности к болезням, составленную по трудам знаменитого Полибия, зятя великого Гиппократа. Только чтец молитвенного дома в Назарете, фарисей Ицхак, прозванный людьми «косолапый» – при ходьбе он волочил ноги и спотыкался, словно изможденный служением Закону – недолюбливал Иехойахима. Он пенял: простолюдину заниматься исцелением – грех. Но мирился с тем, что люди с разрешения равви обращались за лечением не к Богу, а к лекарям. Иааков ходил в школу при молитвенном доме, и как-то в лесу спросил деда:
– А разве не сказано в третей книге Закона, что люди болеют, не исполняя заповедей Господа, и Господь посылает на них чахлость и горячку?
– Сказано… – пробасил Иехойахим.
– Так зачем мы ищем для них снадобья, перечим Господу? Не грех ли это?
Иехойахим хмыкнул, смекнув, чьи речи перекладывает внук.
– Но если человек выздоровеет, не значит ли, что Господь отпустил ему грехи?
Подумав, мальчик согласился.
– А, помогая больному, не помогаем ли мы Господу? Может ли грешник угодить Богу?
Йехошуа засмеялся.
– А ты, смотрю, ленив. Оставался бы дома, если не хотел идти в лес!
Иааков покраснел: от деда не утаить мысли. А Иехойахим обернулся к младшему:
– Смотри-ка! Мал, а понимает. Да и памятью Господь не обидел! В травах больше тебя смыслит, и Закон лучше тебя постиг.
У Иехойахима было пять внуков и две внучки. Никого из детей он не выделял, чтоб не обидеть других. Правда, кроме Иаакова и Йехошуа, остальные были малы, чтоб ими занимался. Иааков нетерпеливый как отец, неуступчивый в потасовках, смелый и осторожный, не помнил зла. Йехошуа, по наблюдениям деда, не обладал ловкостью брата. Но его твердость подчиняла старшего. Черные глаза таили иронию на пылкие слова брата, а наедине дед и внук могли не проронить ни слова, и диалог молчания делал их друзьями.