Предатель
Шрифт:
И дарована была Царю мудрость Богом за его деяния. И правил он в блеске, славе и могуществе своем. Но сказано: ибо нет человека, который не грешил бы. Сделал Царь неугодное Богу и за то был наказан Им: постигло его безумие.
Возлюбил Царь много жен. И сластолюбие его не ведало границ, как и его венец. Везли ему наложниц отовсюду, красивых жен из многих царств. И кто из них осмелился противиться Царю, ту силой приводили на позор. И возроптали на Царя соседи: лучших жен вели на поруганье. Но презирал Царь гнев князей. За роскошью, развратом забыл он свой народ. А если о своем народе не знает царь, достанет ли ему забот о чуждых! Когда ж друзья, с которыми властитель добыл мечом весь мир, ему пеняли, Царь в бешенстве их в крепость заточал либо казнил. И отвернулись от него друзья, ушли служить другим вельможам. Тогда Господь безумием покарал Царя: влюбился Царь в свою дочь, в юную царевну невиданной красы. Кожа ее была бела, как кость слоновья, нежна, как атлас. Глаза, как чистые озера в садах отца. А волосы мягки, как пух лебяжий. Была она кротка, как серна. Служанки мыли ее своими слезами умиления. Слетались голуби взглянуть на красоту царевны. Газели выходили из садов, чтоб есть из ее рук и греться добротой царевны. Ей птицы пели гимны. И не было живого, кто б ни любил царевну.
Но черной ночью приползло несчастье, померкла радость, запеклись сердца. Царь льстивый под любым предлогом вел дочь к себе, одаривал ее одеждами злаченого шитья, сокровищами подневольных стран. И всякого, к кому он люто ревновал, велел немедленно казнить. И даже ненависть жены, матери царевны, преградой не была ему. Мольбы же дочери лишь распаляли сладострастного Царя. Но Бог берег его от искушения.
Три брата было у царевны, три храбрых воина. Старший в гневе замыслил умертвить Царя и подбивал на это братьев. Средний не знал, как поступить, ибо жалел отца, но и жалел сестру. Младший же противился отцеубийству. Он знал, что мудрость властелина не знает равенства в веках, безумие отца лишь наказание Бога и испытание им, его сынам. Не будь они детьми отца, мудрейшего из сущих, коль не поступят так, как повелел им Бог. Мать подсказала им о чудном корне. Прикосновение его уймет умопомраченье. И трое, оседлав коней, не мешкая, отправились на поиск.
Проехали они пустыню и хребты, и вот Беара, где, сказала мать, в ущелье рос волшебный корень. Всю ночь гонялись воины за голубым огнем. Отчаяние сравнялось их с упрямством добыть лекарство для отца, но тщетно: пламя ускользало, как край небес, который видят все, но не коснутся.
И младший повелел идти к огню от трех сторон: четвертой стороной гранит утеса, закрывший небо. Они брели за ускользавшим светом, прикончив в клочья платья, в кровь содрав лицо. И, наконец, когда сошлись подле утеса, то пламя тихо тлело возле ног. Осталось вынуть корень из земли.
Лишь старший в нетерпении склонился над чудным лепестком огня, раздался голос. Разве царица не сказала вам: кто первым к корню прикоснется, немедленно умрет. Другого ждет безумие. Лишь последний возьмет его, но так, чтоб не касалась его рука отростков?
Обернулись братья. Голубой свет играл на льняных одеждах старца. У ног его сидел огромный пес. Да, говорила, старший отвечает, и решимость его спасти сестру от позора, а отца от мерзости, была так велика, что он готов был умереть. Да, ответил средний брат, готовый заплатить безумием Богу. Что делать нам? – спросил младший, желавший себе участи братьев.
Ответьте мне, что есть всего сильнее, и научу я вас, как корень откопать, ответил старец.
Первым молвил старший.
Сильней всего вино. Оно равняет мудреца и глупость, царя и чернь, славу и позор, богач подобен бедному, не знает человек печали, не помнит долга, совести, он хвастает пред Богом, друзей не помнит и любви к семье, он обнажает меч на брата, а, отрезвев, не помнит дел своих!
А средний брат ответил. Всех сильнее царь. Владеет он землей и морем, он посылает армии на смерть, никто не смеет преступить царева слова, людей стирая в прах и города. Народы дань ему приносят, и волю слушают его. И даже, если спит он, весь во власти слабых, они его жизнь стерегут.
Младший сказал. Всех женщина родит: царей, что правят миром, и их рабов. Она вскормила тех, кто насадил сады, засеял пашни. И человек бросает ради женщины род, его вскормивший, не помнит кровь ради нее. Он грабит, он крадет и убивает, награбленное в дар возлюбленной несет. Грешит перед Богом ради женщины, гнева Бога, не боясь. И даже царь, которому покорны народы и цари, становится безумным перед женщиной, готов положить к ее ногам подлунный мир. Так не сильней ли всех она? О, нет!
Сильнее женщины лишь истина, в ней нет неправды. Уйдут в века и люди, и цари, останется лишь истина одна, бессмертна и вдали от зла. Лишь к истине взывают люди, и все трепещет перед ней. Она есть сила, царство, и величие, и власть во все века. И истина есть – Бог.
И молвил старец. Благословенны люди, дарившие такого сына миру! Он повелел копать, чтоб корень возвышался над землей. Затем связал веревкой пса и корень. И только пес извлек волшебный пламень, как тотчас же издох. А братья поклонились старцу и осторожно довезли Беару к дому. И всякий встреченный ими на пути их славил.
Когда же двое старших отца в саду схватили, где тот замышлял, как бы соблазнить царевну, и младший корнем до безумца прикоснулся, то Царь прозрел. Упал к ногам детей он и просил прощения у всех, кого обидел в забытьи. И славил Бога он, что подарил Господь ему таких детей. И была радость по царствам. Дочь Царь выдал замуж и наградил сынов. Господь простил Царю его грехи. И правил Царь мудрей, чем прежде, во славе, недоступной смертным.
Иааков горящими глазами смотрел перед собой. Йехошуа грустно улыбался.
– Деда! – прошептал Иааков, чтобы не разрушить волшебство рассказа. – А не звали ли Царя Шеломо? – Гончар снисходительно улыбнулся и не ответил. – А кто был старец?
– Наверное, книжник, посланный Богом! – задумчиво сказал Йехошуа. – Деда, ужели в подвиге могущество человека и смысл его жизни?
– Смотря какой подвиг! Растить виноград, родить и праведно наставить детей, жить в уважении и почете перед людьми тоже подвиг.
– А что важнее: подвиг Давида или подвиг смертного, который умер за грехи людей, а его презирали, как вора?
Иехойахим покосился на внука.
– Вам разве читали из пророка Иешайи?
Йехошуа пожал плечами
– Раби Пинхас рассказывал…
Иааков насторожился. Он припомнил недавние чтения из книги пророков о каком-то воре и не мог взять в толк, почему вопрос заинтересовал деда и Йехошуа?
Часто Иехойахима поражали не столько вопросы внука – бывший легионер среди природы нередко сам мечтал – а то, что их задавал семилетний мальчик. За глубокими, как омут, зрачками сына Мирьям гончару мерещилась пугающая вселенная: она лишь ночью открывает свое величие смертным. Иехойахиму казалось: младший внук родился с мудростью взрослого, и этому долговязому мальчику открыто запредельное знание.
– Величие подвига определяет цель, – ответил Иехойахим. – Настанет день и твое сердце ответит тебе, что есть подвиг. Ты еще мало видел.
– Разве не Шеол мера поступков?
– И многие из спящих в прахе земли пробудятся: одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. Так говорил пророк Даниэл, – ответил дед.
– Возвратится прах в землю, чем он и был. А дух воротится к Богу, который дал его, – пробормотал мальчик и в голосе внука гончар услышал тревогу.
Дар Господа, свою великолепную память, мальчик вначале принял, как способность дышать. Потом Йехошуа заметил: от книжных истин взрослые скучают. А вне собрания забывают о Том, Кто даровал им этот мир: их занимают пустяки. Сверстники же Йехошуа уныло зубрили непонятные им стихи, и, отложив свитки, с резвостью детенышей животных предавались забавам их природы нефеш.