Предатель
Шрифт:
И дарована была Царю мудрость Богом за его деяния. И правил он в блеске, славе и могуществе своем. Но сказано: ибо нет человека, который не грешил бы. Сделал Царь неугодное Богу и за то был наказан Им: постигло его безумие.
Возлюбил Царь много жен. И сластолюбие его не ведало границ, как и его венец. Везли ему наложниц отовсюду, красивых жен из многих царств. И кто из них осмелился противиться Царю, ту силой приводили на позор. И возроптали на Царя соседи: лучших жен вели на поруганье. Но презирал Царь гнев князей. За роскошью, развратом забыл он свой народ. А если о своем народе не знает царь, достанет ли ему забот о чуждых! Когда ж друзья, с которыми властитель добыл мечом весь мир, ему пеняли, Царь
Но черной ночью приползло несчастье, померкла радость, запеклись сердца. Царь льстивый под любым предлогом вел дочь к себе, одаривал ее одеждами злаченого шитья, сокровищами подневольных стран. И всякого, к кому он люто ревновал, велел немедленно казнить. И даже ненависть жены, матери царевны, преградой не была ему. Мольбы же дочери лишь распаляли сладострастного Царя. Но Бог берег его от искушения.
Три брата было у царевны, три храбрых воина. Старший в гневе замыслил умертвить Царя и подбивал на это братьев. Средний не знал, как поступить, ибо жалел отца, но и жалел сестру. Младший же противился отцеубийству. Он знал, что мудрость властелина не знает равенства в веках, безумие отца лишь наказание Бога и испытание им, его сынам. Не будь они детьми отца, мудрейшего из сущих, коль не поступят так, как повелел им Бог. Мать подсказала им о чудном корне. Прикосновение его уймет умопомраченье. И трое, оседлав коней, не мешкая, отправились на поиск.
Проехали они пустыню и хребты, и вот Беара, где, сказала мать, в ущелье рос волшебный корень. Всю ночь гонялись воины за голубым огнем. Отчаяние сравнялось их с упрямством добыть лекарство для отца, но тщетно: пламя ускользало, как край небес, который видят все, но не коснутся.
И младший повелел идти к огню от трех сторон: четвертой стороной гранит утеса, закрывший небо. Они брели за ускользавшим светом, прикончив в клочья платья, в кровь содрав лицо. И, наконец, когда сошлись подле утеса, то пламя тихо тлело возле ног. Осталось вынуть корень из земли.
Лишь старший в нетерпении склонился над чудным лепестком огня, раздался голос. Разве царица не сказала вам: кто первым к корню прикоснется, немедленно умрет. Другого ждет безумие. Лишь последний возьмет его, но так, чтоб не касалась его рука отростков?
Обернулись братья. Голубой свет играл на льняных одеждах старца. У ног его сидел огромный пес. Да, говорила, старший отвечает, и решимость его спасти сестру от позора, а отца от мерзости, была так велика, что он готов был умереть. Да, ответил средний брат, готовый заплатить безумием Богу. Что делать нам? – спросил младший, желавший себе участи братьев.
Ответьте мне, что есть всего сильнее, и научу я вас, как корень откопать, ответил старец.
Первым молвил старший.
Сильней всего вино. Оно равняет мудреца и глупость, царя и чернь, славу и позор, богач подобен бедному, не знает человек печали, не помнит долга, совести, он хвастает пред Богом, друзей не помнит и любви к семье, он обнажает меч на брата, а, отрезвев, не помнит дел своих!
А средний брат ответил. Всех сильнее царь. Владеет он землей и морем, он посылает армии на смерть, никто не смеет преступить царева слова, людей стирая в прах и города. Народы дань ему приносят, и волю слушают его. И даже, если спит он, весь во власти слабых,
Младший сказал. Всех женщина родит: царей, что правят миром, и их рабов. Она вскормила тех, кто насадил сады, засеял пашни. И человек бросает ради женщины род, его вскормивший, не помнит кровь ради нее. Он грабит, он крадет и убивает, награбленное в дар возлюбленной несет. Грешит перед Богом ради женщины, гнева Бога, не боясь. И даже царь, которому покорны народы и цари, становится безумным перед женщиной, готов положить к ее ногам подлунный мир. Так не сильней ли всех она? О, нет!
Сильнее женщины лишь истина, в ней нет неправды. Уйдут в века и люди, и цари, останется лишь истина одна, бессмертна и вдали от зла. Лишь к истине взывают люди, и все трепещет перед ней. Она есть сила, царство, и величие, и власть во все века. И истина есть – Бог.
И молвил старец. Благословенны люди, дарившие такого сына миру! Он повелел копать, чтоб корень возвышался над землей. Затем связал веревкой пса и корень. И только пес извлек волшебный пламень, как тотчас же издох. А братья поклонились старцу и осторожно довезли Беару к дому. И всякий встреченный ими на пути их славил.
Когда же двое старших отца в саду схватили, где тот замышлял, как бы соблазнить царевну, и младший корнем до безумца прикоснулся, то Царь прозрел. Упал к ногам детей он и просил прощения у всех, кого обидел в забытьи. И славил Бога он, что подарил Господь ему таких детей. И была радость по царствам. Дочь Царь выдал замуж и наградил сынов. Господь простил Царю его грехи. И правил Царь мудрей, чем прежде, во славе, недоступной смертным.
Иааков горящими глазами смотрел перед собой. Йехошуа грустно улыбался.
– Деда! – прошептал Иааков, чтобы не разрушить волшебство рассказа. – А не звали ли Царя Шеломо? – Гончар снисходительно улыбнулся и не ответил. – А кто был старец?
– Наверное, книжник, посланный Богом! – задумчиво сказал Йехошуа. – Деда, ужели в подвиге могущество человека и смысл его жизни?
– Смотря какой подвиг! Растить виноград, родить и праведно наставить детей, жить в уважении и почете перед людьми тоже подвиг.
– А что важнее: подвиг Давида или подвиг смертного, который умер за грехи людей, а его презирали, как вора?
Иехойахим покосился на внука.
– Вам разве читали из пророка Иешайи?
Йехошуа пожал плечами
– Раби Пинхас рассказывал…
Иааков насторожился. Он припомнил недавние чтения из книги пророков о каком-то воре и не мог взять в толк, почему вопрос заинтересовал деда и Йехошуа?
Часто Иехойахима поражали не столько вопросы внука – бывший легионер среди природы нередко сам мечтал – а то, что их задавал семилетний мальчик. За глубокими, как омут, зрачками сына Мирьям гончару мерещилась пугающая вселенная: она лишь ночью открывает свое величие смертным. Иехойахиму казалось: младший внук родился с мудростью взрослого, и этому долговязому мальчику открыто запредельное знание.
– Величие подвига определяет цель, – ответил Иехойахим. – Настанет день и твое сердце ответит тебе, что есть подвиг. Ты еще мало видел.
– Разве не Шеол мера поступков?
– И многие из спящих в прахе земли пробудятся: одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. Так говорил пророк Даниэл, – ответил дед.
– Возвратится прах в землю, чем он и был. А дух воротится к Богу, который дал его, – пробормотал мальчик и в голосе внука гончар услышал тревогу.
Дар Господа, свою великолепную память, мальчик вначале принял, как способность дышать. Потом Йехошуа заметил: от книжных истин взрослые скучают. А вне собрания забывают о Том, Кто даровал им этот мир: их занимают пустяки. Сверстники же Йехошуа уныло зубрили непонятные им стихи, и, отложив свитки, с резвостью детенышей животных предавались забавам их природы нефеш.