Предатель
Шрифт:
Я, как Ганечка Иволгин из «Идиота», – помните? – так и не смог выхватить деньги из огня! Вышел как-то из общаги и не вернулся. Никуда не вернулся.
Дело ночью было. В вестибюле никого. Вахтер попросил меня пару минут подежурить, пока он наверху себе жратву сварит. Вот стою я у будки. А ночью всегда как-то иначе все ощущаешь. Недаром утро вечера мудренее. Пальцы, словно огнем жжет, сами к телефону тянутся. Я уже к тому времени с собой наедине, как с лютым врагом в одной комнате. И самое главное, понять не могу, зачем я в этом кошмаре живу, и сколько это продлится! Набрал домашний телефон Ушкина. Сказал, что про него, про себя и про наши делишки думаю. Говорю вроде смело, а все же вполголоса, прикрыв трубку рукой.
Положил трубку. Ни облегчения, ничего хорошего не испытываю, одна пакость на душе. Оборачиваюсь – брат ваш исподлобья на меня смотрит: кабинет его рядом, и телефоны на вахте и у него запараллелены для экономии. Он звонок из дома ждал. Тогда мобильники в России роскошью были. Вышел попросить, чтоб трубку положили…
Ни слова мне не сказал. А наутро я ушел. Потом понял, что и в институте он промолчал: там меня по-прежнему своим считают. Жертвой. Жалеют. Кушать дают.
Бродяга брезгливо покривил губы.
– Счеты сводить станете? – спросил он.
– Давайте-ка спать!
– Давайте! – Веденеев вздохнул.
– На кухне не шарьте, водки нет! – сказал Андрей уже со второго этажа.
Веденеев крякнул и пошел под лестницу на топчан, где соорудил себе лежанку.
В начале июня у Аркадия появилось недельное окно между экзаменами. Он предложил сестре махнуть в Питер. На перроне их ждал Никита с рюкзаком. Бельков хихикал над шутками Аркадия и заискивающе заглядывал в глаза Алене. Каланчевы знали, что он едет из-за нее. Обоим было неловко за глупое поведение Белькова.
– Молодец, что пришел! – сказал Аркадий, спасая друга, и сестре: – Я позвонил Никите…
В Санкт-Петербурге проходил саммит глав европейских правительств. На улицах полно милиции. Музеи закрыты.
Студенты пошлялись по Невскому. Попили «колу» в летнем кафе на набережной, – от Невы сквозило, молчать было тягостно, а говорить не о чем, – и отправились ночевать в Разлив к приятелю отца, местному батюшке, у которого они как-то гостили всей семьей.
За завтраком Никита убедил Каланчевых «прогуляться» в Вологду к его родственникам. Решили ехать автостопом: интереснее и дешевле. Попадья завернула студентам душистый домашний калач в дорожку.
Троим с рюкзаками долго не останавливали. Водитель «Газели», небритый мужик с глазами бабника, согласился подбросить студентов в Чудцы.
Аркадий задремал на переднем сидении. Когда он очнулся, вдоль серого полотна мелькнула детская фигурка в большой красной куртке. Впереди еще двое детей.
– Что это? – спросил Аркадий.
– Хлеба просят. Родители без работы. Недавно мальца машина сбила, так они теперь пестрое надевают, чтобы различали.
– Останови!
Водитель неохотно остановил. Аркадий порылся в рюкзаке, достал калач и побежал назад. В зеркало заднего вида мужик наблюдал, как парень всучил ребенку плетенку, из нагрудного кармана деньги и вернулся рысцой. Водитель тронулся и одобрительно молчал. Алена перегнулась через барьер в салоне и чмокнула брата в щеку.
На полдороге воткнулись в огромную пробку. К железнодорожной станции, километров десять, шли с остановками. Автомобили разворачивались и уезжали. На их место подтягивались те, кому поворачивать некуда. Ближе к городу колонна машин уплотнилась в два-три ряда. Одни водители угрюмо сидели в кабинах, другие курили на обочине, перешучивались.
В ближайшем придорожном кафе не осталось даже минералки. За пластмассовыми столиками люди дули чай в пакетиках и обсуждали новость: в город едет премьер.
У пригорода с кривыми домиками и черными огородами, словно большой вялый организм, слонялись посреди дороги пикетчики. Пузатенький офицер в голубой рубашке с крупными звездами на погонах ревел по рации «канарейки» раздраженным баском:
– …Сам расчищай дорогу! Я своих пиз…ть не буду. Пошли они на х… со своей пенсией…
Офицер заметил ребят, сердито отвернулся и понизил голос. Милицейские в оцеплении настороженно косились на рюкзаки и праздный вид студентов.
…Электрички до утра не ходили. Номер в гостинице стоил дорого. Выручил прохожий с привокзальной площади: согласился дешево приютить студентов в пристройке.
Шли долго. Зато с облегчением свалили рюкзаки в углу беленой комнаты с деревом японской розы у окна и двумя кроватями с никелированными шарами.
– У вас тут революция? – спросил Никита о толпе на дороге.
– Революция! Людям год зарплату не платят. Жена белье принесет. Уборная и рукомойник во дворе. Пойдем, покажу, – угадал хозяин в Аркадии старшего. – Ссать, парни, можно в саду. Мимо толчка, чур, не гадить.
Консервы открывать не стали. Наскоро умылись и – спать. Аркадий лег с Никитой. Алена на другой кровати у окошка. Сил не было даже разговаривать.
Когда Никита проснулся, попович уже сделал зарядку, облился холодной водой в саду и до красна растерся вафельным полотенцем. Его короткие мокрые волосы торчали.
За утро он со всеми перезнакомился и все узнал.
Ребята отвернулись, пока Алена переодевала ночнушку. Аркадий, шелуша за столом картошку в мундирах, рассказал, что Олег Тимофеевич, хозяин дома, мастер на комбинате. Сегодня в город прилетает премьер. Мастер идет к заводу в рабочий пикет.
– Они в магазине под запись в долг берут. Я с ним на завод. Вы как? – спросил Аркадий
– Надо умыться, – ответила Алена.
– Тогда по-быстрому, – поторопил брат.
– Ну что, студент, готов? – позвал с крыльца хозяин.
Он заглянул в комнату, увидел, что все проснулись и вошел. Выбритый и причесанный, мастер смотрелся именинником. Рыжеватые усы распушились. На черном пиджаке позвякивали медали и орден.
– Наш респект и уважуха! – проговорил Никита. – За Афган?
– Не-е! За трудовую, так сказать, доблесть, – смутился мастер. – Жена заставила нацепить. Для начальства. Только ему до жопы наши заслуги. Пока дорогу не перекрыли, ни одна сука носу не казала. Пошли Аркадий, а то прозеваем премьера-то.