Предатель

Осинский Валерий

– Вадим, тебе же объяснили – это провокация. Я так понимаю, наше заключение избавит Валерия от натяжек в деле, – сказал Борис Андреевич.

– Если изъяли все бумаги, откуда у вас рукопись? – спросил чернявый мужчина в рубашке с короткими рукавами.

– Мне ее передал Ушкин.

Тишина загустела. Где-то внизу на первом этаже хлопнула дверь.

– Игорь Иванович, помочь просила Назарова, – проговорил Степунов. – Ушкин, конечно, мразь. Но есть же в нем что-то от порядочного человека.

– А если это провокация против кафедры?

– Тогда мы станем безработными, – иронично протянул Вадим Евгеньевич.

– Или сидельцами, – пошутил Борис Андреевич.

Никто не засмеялся.

– Владимир Павлович, я ехал из-за города с двумя пересадками, – серьезнее забасил Борис Андреевич. – Могли без меня! Вписали бы мою фамилию в протокол.

– Борис Андреевич, это не заседание кафедры в обычном понимании. Я не могу неволить вас подписывать какой-либо документ или подписывать его от вашего имени. Здесь каждый решает сам. Последствия нашего выступления предсказать трудно. Сейчас, по существу, решается вопрос о свободе мнения ученого. Нашего товарища. Наконец, помимо Валерия есть много вопросов.

– Но ведь это, насколько я понимаю, не научная работа? – встревожился Олег.

– Нет, это неоконченное художественное произведение.

– Тогда какое мнение мы можем составить? У нас же не редколлегия! И потом, как будет называться сей документ, и что с ним делать?

– Кафедре случалось выдвигать художественные работы на литературные премии. А это назовем, м-м-м, – Степунов подумал, – открытым письмом. Куда направить – решим.

Все молчали.

– Дело это необычное. Страну потихоньку превращают в полицейское государство, и даже банальное хулиганство теперь можно подвести под политику. Валерий поступил благородно. Ему надо помочь. Рукопись читали я, по моей просьбе Вадим Евгеньевич, бывший научный руководитель Валерия, и Игорь Иванович.

– Я тоже просмотрел, – пряча улыбку в усы, проговорил мужчина с длинными волосами и в очках с толстыми линзами.

– …И Сергей Романович.

– Хоть о чем работа? – спросил Олег, нервно поправляя очки на переносице.

– Насколько я понимаю, это апокриф, – сказала женщина в роговых очках. – И помимо вопроса о праве ученого на собственное мнение, сейчас мы должны решить каждый для себя этическую сторону дела: могу ли я, если это противоречит моим убеждениям, отстаивать точку зрения, которой не придерживаюсь. Я могу так поставить вопрос?

– Да, конечно, Наталья Васильевна, – ответил Степунов.

– Тогда я бы воздержалась от участия в обсуждении. Только поймите меня правильно.

Олег Анатольевич одобрительно заерзал на стуле.

– Удобно вовремя иметь твердые принципы, – иронично проговорил Игорь Иванович.

– Вы не имеете права обвинять меня в трусости, Игорь Иванович! – краснея от возмущения, сказала женщина. – Вы знаете мое отношение к Ушкину, и причину, по которой меня вынудили уйти на полставки. Я защищала покойного профессора Лебедева и никогда не подам руки вашему… вашему…

Женщина поискала в сумочке сигареты.

– Не волнуйся, Наташа! Игорь Иванович! – Степунов укоризненно покачал головой.

– …но вы знаете, что существуют вещи, через которые я не могу переступить. Интеллигенция и так в долгу перед Православной церковью за те безрассудные заигрывания с подлецами, которые едва не погубили Россию…

– Да не о том сейчас речь! – поморщился Игорь Иванович.

– Для вас не о том, а для меня о том! – Женщина закурила соломинку сигареты.

– Речь сейчас о конкретном человеке, а не о принципах…

– Все, Игорь Иванович! – подняв руку, остановил препирательства Степунов. – Каждый решает сам! Здесь никто никого не убеждает! Кто еще… имеет особое мнение?

Ученые переглянулись.

– Я с вашего разрешения послушаю, Владимир Павлович, – сказала Наталья Васильевна. – Может понадобиться какая-нибудь чисто человеческая, практическая помощь. И религиозные убеждения здесь не при чем, – она укоризненно посмотрела на Игоря Ивановича. Тот «кхыкнул», скрывая улыбку.

– Что ж, Валерий – хороший парень. Почему же не помочь. Мы уж, Вадим, свое отбоялись, – проворчал Борис Андреевич, поглядывая на коллегу. – В нашей деревне пять братьев было. Одного зацепишь – еще четверо сбегутся. Наваляют за брата. Потом спрашивают, что случилось? – он добродушно заколыхался от смеха.

– Владимир Павлович, – ни на кого не глядя, заговорил Олег Анатольевич, застегивая рыжий портфель, – я не читал рукопись. Толку от меня мало. О часах мы с вами говорили. Мне еще в издательство. Если не возражаете, я пойду.

Он поднялся. От виска по его щеке скатилась капля пота.

– Да, конечно, Олег Анатольевич.

Парень нерешительно потоптался у двери.

– Поймите меня правильно, Владим Палыч, – проговорил он, и взглянул на коллег. – Я точнее перефразирую вопрос Натальи Васильевны. Если бы вы не знали автора этой вещи лично, если бы это был рядовой кандидат наук из любого другого вуза Москвы, вы бы обсуждали его опус? И вы, – обернулся он к Андрею, – показали бы работу кому-либо еще, зная, что не сможете эксплуатировать хорошее отношение к вашему брату?

– Олег Анатольевич, вы можете идти, – проговорил Степунов.

– Во всяком случае, – тот посмотрел на заведующего, – можете рассчитывать, что я ни словом… Хотя, если открытое письмо…

– Это само собой, мы рассчитываем на вашу порядочность! – сказал Степунов и, когда двери закрылись, обратился: – А как вы, Аллочка? Все-таки второй курс…

– А что я? Мое дело записывать! – ответила девушка.

Ученые закашляли и зашевелились.

– Вот так, Андрей, озадачили вы нас! – пошутил Степунов. – Ладно, теперь по порядку. Вадим Евгеньевич, вам слово. Алла записывайте. Профессор Веньковский. Потом окультурим, что мы тут напридумали.

Вадим Евгеньевич заерзал на диване и поправил ворот черной водолазки.

– Я вообще против каких-либо спонтанных мероприятий, – размеренно заговорил он, – и только из уважения к тебе, Володя, и к Валерию, согласился участвовать в обсуждении, – ученый посмотрел на Андрея. – Постараюсь быть краток. Тем более предмета разговора, как такового, нет. Библейская тема требует глубоких знаний и деликатности. О детстве Иисуса существует целая библиотека литературы. Это, конечно, не нужно отражать в протоколе, но эта работа написана со свойственной Валерию небрежностью и стилистической и к фактам. Замысел произведения понятен: окружающей сумятице, валу бессмысленных для обычного человека знаний противопоставлена простая и страшная библейская история. Путь духовного развития гениального ребенка. Но апокриф опирается лишь на православные источники. Особенно в диалогах на религиозную тему. Они почерпнуты из православной библии. Это не полностью отражает…