Предатель
Шрифт:
На рассвете яхта пристала к пирсу. Деревянко в высоких болотных сапогах и с рыбацкой амуницией, Костя и два вчерашних спорщика в ветровках умчались на моторке: она гудела за камышами тихонько, как майский жук.
Андрей попросил заспанного охранника в спортивном костюме передать Косте, что он уехал (с Афанасьевым Аспинин попрощался еще в каюте). И сошел на берег.
С пригорка из огорода на судно изумленно уставилась бабка в пестром платке и с руками в глине по локти. Мужичок в сером пиджаке, кепке и кирзачах со срезанными голенищами притормозил на тропинке, слез с велосипеда с багажниками впереди и сзади и крикнул бабке: «Эт, чё за фягня, тетя Нюра?» Та молчала.
На бугре Аспинин набрал мобильник. Сигнала не было.
– Эй, друг, – окликнул Андрей мужичка с велосипедом, – станция далеко? На Москву.
– Километров пятнадцать. А это чяво же, начальство?
– Вроде того. А автобус?
– При советской власти ходил. А тяперь отмянили. В дяревне изба, да тын, да говна овин.
Он «якал» и «окал», как родственники Андрея из Александрова.
– А эти как же добираются? – Аспинин показал подбородком на поселок у воды.
– Дачники? Это москвячи-и, – со снисходительным пренебрежением протянул мужик. – У них машины! А ты у них главный? Приказал бы автобус провясти. Почтальон ругается. Даляко пенсию старухам носить.
Мужичок, похоже, шутил над незнакомцем.
У пирса стал собираться редкий утренний народишко. Босоногий охранник спрыгнул на доски и отгородил проход к яхте барьером наподобие легкоатлетического.
Небо стремительно затянуло серой поволокой не то тумана, не то облаков. Холодная капля упала Андрею на затылок. По воде от леса с противоположного берега секла серая рябь дождя.
Андрей поднял ворот пиджака. Мужичок улепетывал с велосипедом в поводу.
– Эй, любезный! – окликнул его Аспинин. – Где б переждать?
Тот, не оборачиваясь, махнул: мол, пошли, и Аспинин зарысил следом. Ливень догнал, дорога раскисла, и ноги скользили по глине и по жухлой травке вдоль обочины.
За металлическим забором-сеткой и калиткой красовалась изба, крытая новым железом. Мимоходом Аспинин заметил сделанные крепко, на совесть сараи, навесы для дров. Крыша погребка тоже была обновлена железом. Ставни свежевыкрашены и расписаны пестрыми птичками, дорожка посыпана песком.
– Эт тябе не Москва! – в сенях усмехнулся мужичок на городские штиблеты Аспинина с пудом рыжей глины на каблуках. – Разувайся. Не боись, носками не наследишь. Эта мудянка тяперь до завтра, – и плотнее закрыл двери. – Холод напустим.
Аспинин разулся, очистил над тазом, ногой придвинутым хозяином, глину с туфлей, тщательно отер их ветошью, – мужик одобрительно поглядывал на усердие гостя.
В горнице мужик снял кепку и намокший пиджак. Это оказался сухой, жилистый дядька лет сорока пяти, плешивый и со смеющимися щелочками глаз. Он коротко пояснил жене, пухлой женщине лет сорока в переднике, что дождь застал его у пристани. Рассказал про корабль, «наподобие «Ракеты», только «чуднее».
Как Андрей не отнекивался, его усадили завтракать. Хозяин поел спозаранку.
– Выпьешь? Ну, и правяльно: с утра махнул – весь день свободен! – одобрил Алексей.
Разговор завязался без водки. Хозяин работал на заводе слесарем-наладчиком. Его жена медсестра. В районе у них квартира. В квартире живет дочь с семьей. На заводе трижды были сокращения, а Алексея каждый раз зовут.
– Пацаны не ядут – им зарплату давай, – пояснял он, – а старяков уж нет!
– Вы ешьте! – легонько придвигала хозяйка гостю жареную картошку с грибами в сковороде и соленые огурчики в тарелке.
У русской печки сохли гирлянды белых. В доме пахло сухой травой и сушеными яблоками. В углу под образами тлела лампадка. У ног терся рыжий кот.
Аспинин в старенькой чистой телогрейке согрелся и разомлел.
– …Вот ты, допустим, власть, – осторожно говорил Алексей. – Ня власть, так все равно перядай своим. Помочь ня можешь, так ня мяшай! Ня трогай народ. Он сам разберется, что яму лучше. Хапай! А в нашу жизнь ня лезь! У меня все есть: свиньи, гуси, картошка.
– Успеваешь на заводе и по хозяйству?
– Успяваю. Таджик помогает. Он на два двора. Мой и соседа. Навроде смотритяля. Ну, пусть по-твоему, батрачит. Да хоть ни хряна ня делай, лес прокормит: грябы, ягоды! Я такие мяста знаю! За лето на «жигуль» насобяраешь! Все здесь своими руками сделано.
– Ну, и живи, кто мешает?
– И живу. Только опять закон вышел, что мол, дом, который яще мой дед ставил, ня мой. И зямля ня моя. А чтоб моя стала, надо опять платить! У тябя-то дом есть? Есть. Разбярись! Может, он уже ня твой! – Алексей засмеялся. – Из-за зямлицы на Руси все войны! Я к другу ездил под Муром. Гляжу, на отшибе головешки забором камянным огорожены. Спрашиваю, чяво эта? Тут же, вроде, Андрюха Барков жил. Городской. Пряехал с женой и дочкой. Тяплицы развел, хозяйство. Тарелку телевязённую на крышу присобачил. На компьютяре, как сякрятарша, ловко так щелкал. А друг мне: не, тяперь он Орсом Солнышко. Фамилию новую, чудную взял. Навроде сяктанта. Все талдычил про какого-то древняго славянского бога. Мол, то и есть правяльный русский бог. Мужики посмяялись, да рукой махнули. Умный дурак.
А по соседству старуха Карманова помярла. Родни у ней один внук выпивоха. Орсому ее зямелька и глянулась. Пряшел к внучку: продай, все равно пропьешь. Внук задаток взял, а потом смякнул, что лучше зямлица, чем голая жопа. Вот Орсом про закон все узнал, и говорит, ня хочешь по-хорошему, будет по правилам. А Ваньку-то все с детства знают. Орсому говорят мужики, что ж ты, сука, делаешь? Ванька же совсем пропадет! А тот: я яму денег дал? Он их пропил. А тяперь все по закону. И соседа-то с голой жопой и оставил.
Вот как-то вертается Солнышко из Владимира. А на месте его хором головешки, и жена в одном халатике с дитем на улице рыдает. Черяз няделю машину их где-то в лясу сыскали, по кускам разобранную. Вот тябе и по правилам!
Алексей снова засмеялся.
– Здесь, в этих мястах Тухачевский с армяей ничё с мужиками поделать ня мог. Пока коммунисты николашкину обдяраловку не отмянили. Тут если по дерявням походить, наверно, в каждом дворе ружьишко, либо обрез припрятан. А уж девяносто лет прошло! И чяго только за девяносто лет не было! А у тех, кто побогаче, и калаш найдется!