Предатель
Шрифт:
Полукаров родился в Москве. Поэтому после университета его оставили в центральном аппарате. Дед его, Райхман, при получении паспорта взял фамилию матери, Полукарова. На что генерал после избрания нового Патриарха пошутил: «Ридигер управляет, Райхман надзирает!» Полукаров отмалчивался, если при нем за излишнее усердие ругали «своих» священников. «Чтоб в жиды не записали!» – шутили коллеги.
Младшую сестру, инвалида от рождения, он ежегодно вывозил на курорты.
С подследственными Полукаров был вежлив, почти ласков, создавал «атмосферу доверия» и дружески так закручивал
Страна летела к черту. И тут Полукаров рехнулся. В раппорте на увольнение он написал: «… люди верили, что мы их защищаем. Обслуживать подковерные игры политиков считаю недостойным чести офицера…» Руководство решило: у мальчишки нервный срыв. И на три месяца отправило его в отпуск.
Но отпуск Полукаров не догулял – началась первая Кавказская война. Капитан сам напросился в район боевых действий. Там-то Вахромеев и познакомился с ним.
О той странной истории доподлинно было известно, что во время перемирия в перестрелке погибли два сына местного муфтия, и чтобы не началась резня, Полукаров без охраны отправился в аул. Пропадал в горах два дня и убедил старейшин не начинать войну. Капитана представили к правительственной награде за личное мужество.
Правду знал лишь Вахромеев, курировавший особистов района. За перестрелку командиру десантной роты светил трибунал. Тогда Полукаров пообещал представить к награде героев, заваливших опасных бандитов, налил салаге Юхневичу литр водки и тот назвал двух срочников, подстреливших детей духовного лидера. Повоевавших солдат нахрапом не взять. В тот же вечер командир позвал двоих втихую отметить боевой подвиг и те так нажрались, что Полукаров без помощников уложил их в грузовик и отвез в аул.
Офицеру на его угрызения совести он сказал: «Один ушел в армию, чтобы не сесть за изнасилование, другой – швырнул гранату в башню танка, где спал сержант! Хочешь, отвезу к ним?» Утром головы дезертиров нашли у проселка, и особый отдел закрыл дело.
У Вахрамеева холодел затылок, когда капитан излагал детали «операции». «Из-за двух ублюдков чуть не погибли люди!» – сказал Полукаров. Искоса взглянув на чувственный рот капитана и его аккуратный пробор на голове, Вахромеев подумал, не нарочно ли «пархатый» едва не столкнул лбами славян и бородатых.
Ни с кем из новых коллег Полукаров не сходился, – кто-то пошутил: он даже от жены засекретил их половую жизнь. Вахрамееву за водкой признался, что не любит нынешний «пластилин» в системе: из него орган слепишь, да работать не будет. В стол кропал мемуары, – смеялся: «писанина – штука заразная!» – и готовился к пенсии.
Разведчики поручковались. На службе они избегали фамильярности.
– Присаживайтесь, Антон Сергеевич. Я просмотрел материалы по писателю. Вы считаете: это организованная группа? – Вахромеев за Т- образным столом поигрывал ручкой.
– Да. Но чтобы сделать окончательный вывод, нужны факты.
– Я так понял, с мальчишками писатель знаком, но в церкви они встретились случайно. Мальчишки напортачили, а он их покрывает. Так? Пусть этим прокуратура занимается.
– Тогда
– Ну и что? Какого черта ваш писатель сунулся? А сунулся – отвечай! Это двести восемьдесят вторая статья. Нам тут делать нечего. Значит так. Старший следователь прокуратуры Центрального Округа, юрист третьего класса, Ботова выписала постановление о выемке работ писателя у него дома. Опер Горбовский устроил обыск у его брата и матери. Они там наломали дров. Не составили соответствующий протокол задержания. Не зачитали ему права по пятьдесят первой. Потом по сто семьдесят второй части пятой не объяснили ему толком сути обвинения. Хотели скорее прогнуться. Не ясно с файлом, с которого, якобы распечатали рукопись. По заключению технической экспертизы время на сервере сбито. Исследования информации на компьютере не проводилось. Компьютер чужой. А они по этому файлу собрались строить обвинение. А если писатель заявит, что рукопись не его? Хороший адвокат прицепится. Правозащитники. Лишняя головная боль. Нет, Антон Сергеевич, пусть сами разгребают.
– Аспинин случайно попался…
– Писателя выпустят на подписку. На студента возбудили уголовное дело по злостному хулиганству. Хорошо, если мальчишка не назовет сообщников. Тогда им по пятаку светит.
– Двое из студентов дети друга Аспининых.
– Каланчева? Вы говорили: он с нами сотрудничает? – оживился офицер.
– Сотрудничал. На контакт больше не идет. Называет свою прежнюю деятельность порочной, заблуждениями молодости и тому подобное…
– Интеллигентские штучки.
– …Сослался на федеральный закон от третьего апреля девяносто пятого года за номером сорок, о запрете вербовать спецслужбами священнослужителей. Обещал пожаловаться на нас, если будем жать, – усмехнулся Полукаров.
– Смотри-ка! Хитрожопый поп! Сейчас все грамотные. Тем хуже для него. Пусть с ним его начальство разбирается. Возле Москвы, думаю, ему тесно. А где-нибудь у черта в жопе медведей исповедовать в самый раз.
– Когда студента возьмут, он может наболтать лишнего. Тогда на Аспинина повесят уголовщину.
Вахромеев исподлобья взглянул на коллегу.
– Антон Сергеевич, по-человечески, этих людей, конечно, жаль, – сделал офицер ударение на «конечно». – Вся эта история – говно, разведенное на жиже! В пору не яблоко, а гранату швырять! У меня дома два таких же революционера растут. Жопы б им ремнем измочалить, да, как говорил Остап Бендер, Заратустра не позволяет: жена против. Все это понятно. Но мы на службе! Нам-то он зачем?
– Если близнецов поводить по нашей линии, будет больше толку.
– Вы думаете, они пойдут на контакт? Писателю срок вряд ли дадут.
– Не сразу. Если их убедить, что они помогают, а не вредят, кто знает? К тому же у них нет выбора. Материалы на них мы всегда успеем направить в следственный комитет.
Вахромеев подумал.
– Попугать? Понимаете, Антон Сергеевич, поддержка у мужичка крепкая! Там так высоко, – Вахромеев показал шариковой ручкой наверх, – что башку свернешь! Дело даже не в Деревянко. Меня генерал вызывал. Ему звонили. Вы этого Ушкина недооценили.