Предательство среди зимы
Шрифт:
— Что такого сказал бы Камау? — спросил спутник мужчины.
— Не знаю, но будь уверен: завтра он запоет новую песню. Ему хотели заткнуть рот. Видно, кто-то против Адры Ваунёги.
— Тогда зачем выпускать ос, если собрался говорить его противник?
— Тоже верно. Может…
Идаан пошла дальше. Улица выглядела как поле не очень кровавой битвы: кто-то бинтовал ушибленные руки и ноги, кому-то приносили компрессы, чтобы вытянуть яд. И все говорили только о Совете.
Шея начала гореть, но Идаан отмахнулась от боли. Сегодня решение принимать не будут, это ясно. Камау или Ваунани нарушили ход Совета, чтобы выиграть время. Скорее всего так и есть. Хотя, конечно, могли быть и иные причины. Страх Идаан ушел в глубину, как болезнь или тошнота.
Адра стоял, прислонившись к стене, в начале переулка. Рядом с ним сидел его отец. Служанка мазала белой пастой их багровые волдыри. Идаан подошла к мужу. Его глаза были жесткими и плоскими, как камни.
— Можно поговорить с тобой, Адра-кя? — тихо спросила она.
Он воззрился на нее так, словно видел впервые. Потом бросил косой взгляд на отца и кивнул ей в сторону переулка.
Идаан и Адра отошли в сторону.
— Это Ота, — сказала она. — Это он сделал. Он все знает.
— Ты считаешь, что он все продумал заранее? Дешевый трюк. Это ему не поможет. Наши противники заявят, что это сделали мы, а союзники спишут на наших врагов. Ничего не изменится.
— Кто тогда это сделал?
Адра нетерпеливо встряхнул головой и повернулся к улице, шуму и свету.
— Кто угодно. Нет смысла биться над каждой загадкой в мире.
— Не будь глупцом, Адра. Кто-то выступил против…
Адра уже собрался уходить — и вдруг придвинулся к ней вплотную. Его лицо покраснело и исказилось от гнева.
— Не будь глупцом?! Ты это мне?
Идаан попятилась.
— Что такое глупость, Идаан? Кричать в толпе о своем позоре?
— Что?
— Семай. Наш юный поэт. Ты бежала и звала его по имени.
— Правда?
— Все это слышали. Все знают. Хоть бы постыдилась выставлять напоказ!..
— Я не хотела… Клянусь тебе, Адра! Я даже не знала, что кричу.
Он отступил на шаг и сплюнул. Плевок ударился о стену и потек вниз. Адра посмотрел в глаза Идаан, ожидая, что она будет сопротивляться или покорится. И то, и другое дало бы волю его гневу. Идаан окаменела. Она будто смотрела на отца, который заживо гнил с живота.
— Лучше уже не будет, да? — прошептала она. — Что-то случится. Что-то изменится. Но дальше будет только хуже.
По ужасу, мелькнувшему в глазах Адры, она поняла, что попала в цель. Он отвернулся и быстро ушел. Идаан не пыталась его остановить.
«Расскажи мне».
«Не могу».
Теперь Семай качался на стуле, смотрел в голую стену и жалел, что не оставил все как есть. Первые утренние часы были самыми мучительными в его жизни. Он сказал, что любит ее. Да, любит. Но… Боги! Она убила всю свою семью, включая отца, и продала хайскую библиотеку гальтам. Ее спасает от возмездия лишь то, что она его любит, а он поклялся ее защищать. Поклялся…
— А что ты ожидал услышать? — спросил Размягченный Камень.
— Что во всем виноват Адра. Что я буду защищать ее от Ваунёги.
— Что ж… Надо было выразиться четче.
Солнце зашло за горы, но свет дня еще не принял красноватый оттенок заката. Андат смотрел в окно. Дворцовый слуга принес жареную курицу и душистый темный хлеб. Запах еды заполнил дом, хотя Семай тут же выставил блюдо на улицу. Есть он не мог.
Семай перестал осознавать, где в его уме вечная борьба с андатом, а где растерянность перед будущим. Идаан. Все дело рук Идаан.
— Откуда тебе было знать, — успокаивал андат. — Она не приглашала тебя в сообщники.
— Ты думаешь, она меня использовала?
— Да. Но поскольку я творение твоего ума, ты думаешь то же самое. Она вытянула из тебя обещание. Ты поклялся ее защищать.
— Я люблю ее.
— И правильно. А то выходит, что она рассказала тебе обо всем, поддавшись обману. Если бы она не считала, что тебе можно доверять, она бы держала свои тайны при себе.
— Я ее правда люблю!
— И хорошо, — сказал Размягченный Камень. — Потому что вся пролитая ею кровь теперь отчасти на тебе.
Семай подался вперед, сбив ногой стоявшую на полу пиалу из тонкого фарфора. Недопитое вино пролилось, но Семай не обратил на это внимания. Пятна на ковре перестали его волновать. Мозг превратился в войлок, мысли стали бессвязными. Он вспоминал, как Идаан улыбнулась, уютно прижалась к нему и заснула. Ее голос стал таким тихим, таким спокойным… А когда она спросила, не ужасает ли она его, в ней было столько страха… Он не смог сказать «да». «Да» уже стояло у него в горле, но Семай его проглотил. Сказал, что любит ее, и не солгал. Однако заснуть уже не смог.
Широкая рука андата убрала пиалу и приложила тряпку к пятну. Семай смотрел, как красная жидкость впитывается в белую ткань.
— Спасибо.
Размягченный Камень изобразил краткий жест — мол, не надо слов, — и, тяжело ступая, ушел. Семай услышал, как андат наливает в миску воды, чтобы прополоскать тряпку, и устыдился. Как же он расклеился, что принимает заботы андата! Жалкое зрелище. Семай встал и подошел к окну. Вскоре он то ли услышал, то ли ощутил приближение андата.
— Итак, — сказал андат, — что ты собираешься делать?
— Не знаю.
— Как думаешь, он сейчас с ней спит? Ну, прямо сейчас, — сказал андат таким же спокойным и слегка насмешливым голосом, как всегда. — Он ведь ей муж. Иногда он должен раздвигать ей ноги. И чем-то он ей должен нравиться. Она ведь перебила всех родных, чтобы возвысить Адру. Не всякая девушка на такое пойдет.
— Не подливай масла в огонь, — простонал Семай.
— Или ты тоже часть ее плана? Она ведь буквально свалилась к тебе в постель. Думаешь, она с ним это обсуждает? Спрашивает, что бы еще такое с тобой вытворить, чтобы заручиться твоей поддержкой? Вырвать клятву у поэта — сильный ход. Защищая ее, ты защищаешь их обоих. Ты не можешь сказать ничего дурного о Ваунёги, не упомянув Идаан.